Трансатлантика

Звезды были им потолками — или потолки звездами.

Однажды он слыхал, что человек познает, откуда он родом, едва понимает, где хочет быть похоронен. Он уже знает место — на утесе над морем, остров Маунт-Дезерт, темная зелень, изгиб горизонта, угловатая скала, снизу брызжут волны. Дай мне квадратик травы над гротом, низкую белую ограду. Пусть в спину мне вроют острые камни. Посеют душу мою в твердую красную почву. Дай мне счастливое отдохновение там, где рыбаки выбирают из моря ловушки для омаров, где неспешно бредут морские барашки, завиваются чайки в небе. Только потерпи, пожалуйста, Господи. Еще бы минимум лет двадцать. Даже тридцать. Или, скажем, тридцать пять. Еще осталось много утр. Вполне можно доползти до столетия.

Что ни скажи, не скажешь ничего

«Бушмиллз» — протестантский виски. «Джеймисон» — для католиков

Перед каждым ответом он держит долгую паузу. Говорит ровно, безмятежно. Взглядом скользит по залу. Медленно. Рассудительно. Не позволяет себе поправлять очки на носу — жест выдает фальшь.

Цинизм отложим до завтра; на цинизм всегда хватит времени.

Второе место чести не приносит.

Да, повсюду нищета, но уж лучше нищета свободных. Без кнутов. Без цепей. Без клейма.

Взглянув на одного-единственного человека, — сказал он, — вы узрите все человечество. Зло, причиненное одному, причиняется всем. Никакой силе не заточить в темницу добро и справедливость. Отмена рабства станет естественным течением мысли нашего мира!

Если можно обрести, можно и потерять. А это ведь ценность. Встречается раз в тысячу лет. Мир.