Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

Так он говорил, распаляясь, и, наконец, залился слезами и бросил ораторский жезл на землю. Жалость охватила собравшихся. Ни у кого не хватало духа резко ответить на жалобы Телемаха.

В недобрый час он отплыл на черном корабле в этот проклятый город, самое упоминание которого меня рассТроит.

Пенелопа услышала этот диалог, и отчитала служанку:
— Смотри, бесстыдная сука, дерзкая тварь, я знаю, как ты нас позоришь, и ты за это еще заплатишь. Ты сама знаешь, почему он здесь — я при тебе говорила, что я собираюсь расспросить странника

прежде чем лезть с кулаками, а то я забуду свои годы, рассержусь и кровянку пущу по губам.

Все хорошо в меру: не выталкивай колеблющегося, не удерживай стремящегося в путь. Принимай гостя любовно, и дай ему уйти, когда он того пожелает.

Для начала пересчитаем-ка мои вещи и проверим, не утащила ли что-нибудь команда с собой в трюме корабля.

Я умоляю, спрячь свой меч в ножны, ляг со мной, переплетем наши тела и научимся доверять друг другу в любви и соитии.

Выпал жребий отважного Эврилоха, и он повел свой отряд. Горько плакали его двадцать два воина, а мои двадцать два плакали в знак сочувствия.

— Никак, занедужил ты, Полифем, коль рычишь посреди божественной ночи и мешаешь нам спать?

Море побледнело под ударами весел.