Каширское шоссе

Записки «Каширское шоссе» представляют собой как бы предысторию этих акций, индивидуальный опыт переживания пограничных психических состояний, на основе которого было сделано большинство акций третьего тома.

Мне кажется, что многие, аскетически настроенные монахи, достигая этого этапа в своей созерцательной жизни, так и живут «среди ангелов». Однако насколько неустойчива эта жизнь — ибо где ангелы, там и бесы — я очень хорошо испытал на себе.

Через какое-то время позвонил Сорокин. Прежде всего я назначил ему свидание у метро «Сокольники», чтобы повести его в церковь. В моей голове была одна-единственная навязчивая мысль: срочно приобщить всех, кого только можно, к волшебному миру, в котором я оказался. Во мне горел апостольский и профетический дух. Патетическая волна «высокого служения» захлестнула меня с такой силой, что я с трудом мог говорить и, в основном, в разговоре с Сорокиным по телефону многозначительно молчал. Сорокин почувствовал, что происходит что-то неладное и спросил меня: Где Вера? (имея в виду мою жену). Я же на его вопрос, без капли иронии, ни к селу ни к городу ответил: Вера в твоем сердце! (имея в виду веру в Бога). После такого ответа он окончательно убедился, что я сошел с ума и уже как сумасшедшего, успокоительным тоном, спросил меня: Может быть, ты чем-то расстроен? Я ответил: «да, я рас-тро-ен», произнося слово «расстроен» по слогам и имея в виду (по аналогии с «раздвоен»), что я мистически «растроился» на Бога-Отца,
Бога-Сына и Духа Святого. В эмоциональном смысле я, конечно, был не расстроен, а наоборот, очень и очень воодушевлен. Разговор наш был бы смешным, комичным, если бы в моем голосе была хоть капля иронии, игры. Но все, что я говорил, имело для меня смысл откровения, к которому я приобщал Сорокина. Дело еще усугублялось тем — одновременно и в комическую, и в драматическую стороны — что Сорокин, заикаясь от природы, тоже, как и я, произносил слова по слогам, расчленяя их по физиологическим, а не по мистическим причинам, как это делал я. Он невольно подыгрывал моему бреду. Помню, у меня в процессе нашего разговора возникло желание излечить его от заикания с помощью «духовной», заклинательной силы. Для этого я в конце разговора, прощаясь с Сорокиным, произнес слово «пока», расчленив его на «по» и «ка» и внутри этой длительной паузы между двумя слогами представил себе мысленно, что в нее, в эту паузу, должна войти и раствориться мыс-леформа его речевого дефекта. Разумеется, ничего из этого у меня не вышло и Володя по-прежнему продолжает заикаться.