Писатель дома

Отношение Чехова к Салтыкову было двойственным. С одной стороны, Чехову импонировал пафос его творчества, что он подчеркивал в отклике на смерть писателя: «Мне жаль Салтыкова. Это была крепкая, сильная голова. Тот сволочной дух, который живет в мелком, измошенничавшемся душевно русском интеллигенте среднего пошиба, потерял в нем своего самого упрямого и назойливого врага». С другой стороны, отзывы Чехова о формальных достоинствах щедринской прозы в основном скептические: «Дневник провинциала» Чехов охарактеризовал, как «похожий на настоящее», но «длинный и скучный», а творчество в целом назвал интересным, но утомляющим «своей однообразной манерой».

Лев Толстой – автор, которого Чехов чаще всего упоминает и наиболее подробно анализирует в переписке. Влияние толстовской философии давно отмечено в некоторых чеховских произведениях: «Казак», «Именины» и т.д.
Признавая огромную общекультурную роль Л. Толстого («…когда в литературе есть Толстой, то легко и приятно быть литератором; даже сознавать, что ничего не сделал и не делаешь, не так страшно, так как Толстой делает за всех»), Чехов не был слепым почитателем яснополянского гения, отмечая как достоинства, так и недостатки его произведений. Показателен отзыв о «Войне и мире»: «Замечательно хорошо. Только не люблю тех мест, где Наполеон. Как Наполеон, так сейчас и натяжка и всякие фокусы, чтобы доказать, что он глупее, чем был на самом деле. Все, что делают и говорят Пьер, князь Андрей или совершенно ничтожный Николай Ростов, – все это хорошо, умно, естественно и трогательно; все же, что думает и делает Наполеон, – это не естественно, не умно, надуто и ничтожно по значению».
Оценки «Крейцеровой сонаты» разнятся на «досахалинские» и «постсахалинские»: если в феврале 1890 года Чехов отмечает, что «…в массе всего того, что теперь пишется у нас и за границей, едва ли можно найти что-нибудь равносильное по важности замысла и красоте исполнения», то после возвращения с каторжного острова повесть Чехову «кажется бестолковой». Неоднозначным было и восприятие Чеховым «Воскресения».
Эстетические взгляды Л. Толстого чеховской симпатии не вызывали. Ознакомившись с первыми главами трактата «Что такое искусство?», Чехов написал А.С. Суворину: «Все это старо. Говорить об искусстве, что оно одряхлело, вошло в тупой переулок, что оно не то, чем должно быть, и проч. и проч., это все равно, что говорить, что желание есть и пить устарело, отжило и не то, что нужно. Конечно, голод старая штука, в желании есть мы вошли в тупой переулок, но есть все-таки нужно и мы будем есть, что бы там ни разводили на бобах философы и сердитые старики».

Отношение Чехова к творчеству И.А. Гончарова с годами менялось. В «Литературной табели о рангах» 1886 г. Чехов «назначает» Гончарова тайным советником – наравне с Л.Н. Толстым. Спустя три года, в письме А.С. Суворину, Чехов пересматривает свою оценку: «Между прочим, читаю Гончарова и удивляюсь. Удивляюсь себе: за что я до сих пор считал Гончарова первоклассным писателем? Его «Обломов» совсем неважная штука. Сам Илья Ильич, утрированная фигура, не так уж крупен, чтобы из-за него стоило писать целую книгу. Обрюзглый лентяй, каких много, натура несложная, дюжинная, мелкая; возводить сию персону в общественный тип – это дань не почину. <…> Вычеркиваю Гончарова из списка моих полубогов».
Было, однако, в наследии Гончарова произведение, избежавшее строгой ревизии, – «Фрегат Паллада». В юношеском письме 1879 г. к брату Чехов советует: «Если желаешь прочесть нескучное путешествие, прочти «Фрегат Паллада» Гончарова…». Вспоминает об этом произведении Чехов и перед путешествием на Сахалин и на Восток в 1890 году. Десятилетие спустя, обсуждая с врачом Г.И. Россолимо детскую литературу, писатель замечает: «Детям надо давать только то, что годится и для взрослых. Андерсен, Фрегат Паллада, Гоголь читаются охотно детьми, взрослыми также».

Во всех двенадцати томах писем Чехова есть единственное оценочное суждение о Ф.М. Достоевском: «Хорошо, но очень уж длинно и нескромно. Много претензий». Трудно судить, что именно Чехов читал в то время и в каком объеме был знаком с творчеством Достоевского. Вл.И. Немирович-Данченко позднее вспоминал, что Чехов собирался прочесть «Преступление и наказание» к сорока годам, а когда ему об этом напомнили, ответил: «Прочел, но большого впечатления не получил…». По свидетельству же Б.А. Лазаревского, Чехов признавал несомненность «большого таланта» Достоевского при «недостатке чутья»: «Ах, как он испортил «Карамазовых» этими речами прокурора и защитника, – это совсем, совсем лишнее».

Прозе Лермонтова и Пушкина посвящено одно из теоретико-литературных наблюдений Чехова в письмах: «…лермонтовская “Тамань” и пушкинская “Капитанская дочка”, не говоря уж о прозе других поэтов, прямо доказывают тесное родство сочного русского стиха с изящной прозой».
С романом Лермонтова «Герой нашего времени» могла быть связана совместная работа Чехова и П.И. Чайковского: композитор собирался писать оперу по повести «Бэла» и предложил Чехову создать либретто к ней. Произошло это осенью 1889 года во время визита Чайковского к Чехову в «дом-комод», на Садовую-Кудринскую. Дарственную надпись на одном из сборников рассказов, подаренных композитору, Чехов заканчивает «от будущего либреттиста», но опера, к сожалению, так и не была написана.

Чехов и Всеволод Михайлович не были знакомы лично, но, безусловно, имели представление о творчестве друг друга. Чехов в 1887 году признавался: «Из всей молодежи, начавшей писать на моих глазах, только и можно отметить трех: Гаршина, Короленко и Надсона…». В 1889 году Чехов принял участие в издании сборника «Памяти В.М. Гаршина», где опубликовал рассказ «Припадок». Приступая к работе над рассказом, Чехов описывал замысел так: «…есть у меня еще одна тема: молодой человек гаршинской закваски, недюжинный, честный и глубоко чуткий, попадает первый раз в жизни в дом терпимости». По окончании работы писатель сообщает А.С. Суворину, что в «Припадке» «сказал свое, никому не нужное мнение о таких редких людях, как Гаршин».
Чеховская «Степь», опубликованная в марте 1888 года, видимо, была одной из последних литературных новинок, с которой В.М. Гаршин успел ознакомиться (и дать восторженный отзыв И.Е. Репину) незадолго до самоубийства.

Переписка Чехова с Горьким началась в ноябре 1898 года, когда Горький прислал Чехову сборники своих рассказов. Весной следующего года в Ялте состоялась первая личная встреча. Разница мировосприятий и художественной манеры не мешала общению, но накладывала отпечаток на чеховские оценки творчества Горького. Например, в письме Л.А. Авиловой 26 февраля 1899 года: «Горький, по-моему, настоящий талант, кисти и краски у него настоящие, но какой-то невыдержанный, залихватский талант». О несдержанности Чехов писал и самому Горькому, отвечая на его первое послание: «Вы как зритель в театре, который выражает свои восторги так несдержанно, что мешает слушать себе и другим».
Чехов отмечал «В степи», «Мой спутник», «Челкаш». Повесть «Трое» поначалу принял благосклонно, но по мере выхода новых глав охладел к ней и, наряду с «Фомой Гордеевым», называл «плохой вещью». «Мещан» назвал «работой гимназической», а главную заслугу Горького видел «не в том, что он понравился, а в том, что он первый в России и вообще в свете заговорил с презрением и отвращением о мещанстве, и заговорил именно как раз в то время, когда общество было подготовлено к этому протесту».

С «королем московских репортёров» Гиляровским Чехов познакомился в начале 1880-х годов, в редакции журнала «Будильник». В 1885 году там же был опубликован рисунок М.М. Чемоданова «Редакционный день “Будильника”», на котором были запечатлены и Чехов, и «дядя Гиляй». Высоко оценивая человеческие качества Гиляровского, Чехов сдержанно относился к его литературному дарованию: «Это человечина хороший и не без таланта, но литературно необразованный. Ужасно падок до общих мест, жалких слов и трескучих описаний, веруя, что без этих орнаментов не обойдется дело. Он чует красоту в чужих произведениях, знает, что первая и главная прелесть рассказа – это простота и искренность, но быть искренним и простым в своих рассказах он не может: не хватает мужества» (А.П.Чехов – А.Н. Плещееву, 5-6 июля 1888). В личной переписке есть восторженные чеховские отзывы об отдельных публикациях Гиляровского, например, о репортаже «Люди четвертого измерения», который Чехов назвал «великолепным».

11 декабря 1895 года в Москве Бальмонт и Бунин пришли к Чехову в Большую Московскую гостиницу, но не застали писателя. Знакомство все же состоялось тремя днями позднее. В личной библиотеке Чехова сохранилось несколько сборников Бальмонта с дарственными надписями. Творчество поэта интересовало Чехова, и в оценках его он не был столь последовательно резок, как это пытался в своих мемуарах позднее изобразить Бунин, рассказывая об отношении Чехова к декадентам и символистам. «Вы знаете, я люблю Ваш талант, и каждая Ваша книжка доставляет мне немало удовольствия и волнения. Это, быть может, оттого, что я консерватор», - признавался Бальмонту Чехов 7 мая 1902 года. Впрочем, наряду с подобными отзывами, в переписке Чехова встречаются и ироничные пассажи, например, в письмах к О.Л. Книппер: «…пожалуй, ни один человек не относится к этой каналье так хорошо, как я; мне симпатичен его талант…»; «Если ты спрашиваешь насчет книги Бальмонта “Будем как солнце!”, то книгу сию я получил уже давно. Могу сказать только одно: толстая книга».

В 1923 году Владимир Маяковский образует группу «Левый фронт искусства» и по 1929 год с перерывами выпускает журнал «ЛЕФ». Обложку для первого номера (как и для всех последующий номеров), вышедшего 29 марта 1923 года, оформил Александр Родченко. Открывали журнал статьи Маяковского «За что борется Леф», «В кого вгрызается Леф», «Кого предостерегает Леф». Здесь же впервые была опубликована поэма «Про это». Для раздела «Практика» Маяковский совместно с Осипом Бриком пишет статью «Наша словесная работа». В этом номере поэт формирует основные положения творческого объединения «ЛЕФ». Стоит прочитать, чтобы узнать, что такое для Маяковского искусство новой эпохи. Все номера журнала «ЛЕФ» можно увидеть на выставке «Владимир Маяковский. Там и у нас».

Одно из знаковых стихотворений Маяковского-лирика. Было написано в 1928 в Париже, куда Маяковский был направлен по заданию редакции газеты «Комсомольская правда». Во время своей командировки поэт знакомится с русской эмигранткой Татьяной Яковлевой и посвящает ей два стихотворения: «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущностях любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой». «Письмо Татьяне Яковлевой» при жизни поэта не печаталось, а было издано лишь в 1956 году.

В книге представлены тексты для санитарных плакатов, написанные Маяковским в 1929 – 1930 годах. Поэт написал несколько десятков текстов, направленных на формирование нового быта и нового человека: «Никогда не бери в рот того, что другой берет!», «Воды не бойся, мойся ежедневно хотя бы по пояс». По воспоминаниям В. Катаняна сам себя Маяковский агитировал следующим образом: «Поэтом можешь ты не быть, но зубы чистить ты обязан!»
Тексты, собранные в книге, будут не только интересны как характерные черты эпохи, но и полезны всем, кто связан с рекламой профессионально. А на выставке «Владимир Маяковский. Там и у нас» можно увидеть пример промышленной рекламы Маяковского: рекламные плакаты, упаковка, созданные для крупных государственных предприятий – Моссельпрома, Резинотреста, Мосполиграфа.

В 1928 году по заданию редакции «Комсомольская правда» Маяковский едет в Париж, где знакомится с русской эмигранткой Татьяной Яковлевой. Ей он посвящает два стихотворения «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущностях любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой». Стихотворение «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущностях любви» обращено к Тарасу Кострову, главному редактору газеты «Комсомольская правда». Стихотворение вышло в 1929 году в журнале «Молодая гвардия», публикация стихотворения представлена на выставке «Владимир Маяковский. Там и у нас».

В сборник «Париж» 1924 – 1925 годов вошло восемь стихотворений парижского цикла. На страницах – тот Париж, который увидел Маяковский: места, люди, впечатления. Каждое стихотворение – это признание в любви этому городу. Стоит прочитать, чтобы увидеть Париж глазами поэта. Оригинал издания представлен на выставке «Владимир Маяковский. Там и у нас».

Автор воспоминаний Вероника Полонская – последняя возлюбленная Владимира Маяковского, советская актриса театра и кино. Она была последней, кто видел поэта перед его смертью 14 апреля 1930 года. Из ее воспоминаний можно узнать о привычках Владимира Маяковского, его отношениях с мамой и Лилей Брик, последних днях жизни поэта. На выставке «Владимир Маяковский. Там и у нас» можно увидеть перекидной календарь с пометками Маяковского, открытый на дате его последнего выступления.

«Про это» впервые выходит на страницах журнала «ЛЕФ» в 1923 году. Иллюстрациями к отдельному изданию этой поэмы послужили коллажи Александра Родченко. Главные герои, Владимир Маяковский и Лиля Брик, были включены в иллюстративный фоторяд как реальные действующие лица. Аудиозапись была сделана Лилией Юрьевной Брик спустя 27 лет после выхода поэмы, и через 20 лет после трагической смерти Маяковского. Слушайте, чтобы услышать голос и манеру чтения музы Маяковского, и возможно сможете понять магию этой женщины. Фотографии Лили Брик разного времени можно увидеть на выставке «Владимир Маяковский. Там и у нас».

Автобиографию Владимира Маяковского «Я сам» нельзя отнести к традиционным мемуарам. Очень кратко и емко поэт описывает свою жизнь от рождения до 1922 года (а позже, при подготовке собрания сочинений, доводит повествование до 1928 года). Почему стоит прочитать? Маяковский говорит о том, что его больше всего волнуют. В кратких фразах обозначены основные этапы биографии, важные для самого поэта. По названию крошечных глав можно определить тему каждой: «1-е воспоминание», «Приятное», «Начало мастерства», «Главное». Впервые автобиография «Я сам» вышла в 1922 году в Берлине в журнале «Новая русская книга» № 9. На выставке «Владимир Маяковский. Там и у нас» представлен этот номер журнала, открытый на начале автобиографии.