Живые и взрослые: по ту сторону

Если бы с первого класса нам объясняли, что мы должны прежде всего следовать своим желаниям и избегать собственных страданий — мир был бы полон счастливыми людьми

Время — великий разрушитель. Нет времени — нет разрушения, нет страдания. Настоящая гармония возможна только в мире без времени.

Значит, вот что такое — вечность, думает Ника. Самый страшный, самый безнадежный момент жизни, застывший в неизменности, в постоянстве, навсегда

чем больше читаешь — тем больше вопросов.

они наконец стали взрослыми и оказались в мире, где нет правильных решений, где нельзя выбрать лучший вариант, где все выборы — худшие?

Может, они просто выросли, и их дружба осталась в прошлом, как остались в прошлом любимые детские игрушки, без которых когда-то ни лечь спать, ни пойти на прогулку? Игрушки убрали на антресоль, а куда убрать старую дружбу — спрятать на самое дно памяти, извлекать на свет только по особым случаям?

моим страданиям нет никаких оправданий, и я должен их любой ценой избегать. Можно сказать, это мой нравственный долг. Хорошая мораль?

Иногда трудно понять, проиграл ты или выиграл. Потому что жизнь, догадывается Гоша, это не единоборство.

Есть мир живых и мир мертвых. Есть Граница между ними — когда-то ее не было, теперь есть. Но до всякой Границы между мирами были промежуточные миры. Пересадочные станции. Накопители. Лагеря для перемещенных лиц. Живой, перед тем как стать мертвым, должен пройти через них. Именно оттуда он попадает в ту или иную область Заграничья, именно там каждый встречается со своими самыми желанными страхами и самыми пугающими желаниями.

— Деточка, — говорит женщина, — сюда живые не попадают. Мне тоже сюда надо было. Я Наташеньку здесь хотела встретить — вот и ушла через неделю после нее. Дура была. Не встретила я ее тут — и не встречу. Все у меня не как у людей: ни дочку нормально вырастить, ни уйти по-нормальному.

— Это как — по-нормальному? — спрашивает Ника.

— Ну, когда срок придет… от болезни или от старости… не так, как я. Я думала: либо Наташу встречу — либо все забуду. Забуду, что у меня была дочка и что ее больше нет. Но когда человек сам уходит — он не забывает, но и помнит только то, что было с ним, когда он уходил. Помнит смутно, как сквозь туман. Я знаю, у меня был муж, — но не помню, как я его любила. У меня были друзья, родители — я знаю это, но не могу вспомнить ни одного радостного дня, ни одной счастливой минуты. Все, что мне осталось, — то, что было со мной, когда я уходила, то, что было в сердце. Вся вот эта тоска… навеки. Навсегда. Знала бы я — ушла бы, когда Наташенька была со мной. Я, наверное, была тогда счастливая, мне же наверняка с ней было хорошо. А теперь я даже вспомнить не могу. Я — дура, я ушла, когда уже все потеряла. И вот сижу здесь, в этом кресле… всегда буду здесь сидеть… тут ведь нет времени.

Значит, вот что такое — вечность, думает Ника. Самый страшный, самый безнадежный момент жизни, застывший в неизменности, в постоянстве, навсегда. Как в кошмарном сне, когда она идет по коридору… как в первый день после похорон родителей…