Адам и Мирьям

Вы хотите пролистнуть половину моей жизни и заглянуть в конец… Нет. Я не бежала с ним… Да, Адам пришел за мной ночью и просил, чтобы я ничего не брала с собой, ничего, шла так, как стояла, – в одной рубашке. Там, на другой стороне, нас должен был ждать с какими-то вещами Федя, сын кузнеца, дружок Адама… Но… мама сказала папе: как так, он еще не просил ее руки, не сватался, не говорил с нами! Нет, Мирьям – девушка из хорошей семьи, а не шлюха какая-нибудь! Она не побежит за ним в одной рубашке!.. Мама всегда была у нас очень… как это сейчас говорят… авторитарной. Это она настояла, чтобы папа согласился войти в юденрат… ей казалось, что так она спасет всю семью… Я видела по папиному лицу, что он не прочь меня отпустить, и я рыдала и билась, как связанная овца… Но ничего мне не помогло… Сейчас даже странно – как это я не убежала с ним… Так просто: повернуться, схватить его за руку и убежать… Иногда просыпаюсь ночами и представляю, как отворачиваюсь от мамы, хватаю Адама за руку и мы бежим, бежим, бежим!.. Я отворачиваюсь, и мы бежим!.. Отворачиваюсь… и – бежим!.. Но тогда я и вправду была хорошей дочерью. Я только плакала, горько плакала… И Адам стоял бледный как смерть и смотрел на меня такими глазами, будто хотел этими глазами унести меня с собой. А мама была – кремень. К тому же она боялась, что мой плач разбудит всех вокруг, и велела Адаму убираться… Он повернулся, ударил кулаком по двери и ушел… И все… И больше я не видела его… До самой смерти.

Шен хар венахи

Как! Значит, и вы в то время были в гетто?
– О боже, – вздохнула она, – что вас так удивляет? В то время все евреи в тех местах были если не в армии, то в гетто, в лагерях, либо уже гнили в ямах…

Однажды в юности это спасло его. В гетто. Герр Менцель, комендант, был страстным меломаном и довольно хорошим флейтистом. Он услышал, как Адам играет на мандолине, и приказал являться на репетиции квартета, который организовал там, в гетто. Но партии мандолины не было в нотах, которые имел герр Менцель, поэтому Адаму пришлось освоить скрипку

О каком гетто вы упомянули? – осторожно спросила я.
– О Гродненском, – ответила она и потянулась налить себе чаю из чайника.

Он услышал, как Адам играет на мандолине, и приказал являться на репетиции квартета, который организовал там, в гетто. Но партии мандолины не было в нотах, которые имел герр Менцель, поэтому Адаму пришлось освоить скрипку.

Но эти музыкальные экзерсисы с герром Менцелем дали ему время. Время, понимаете? Самое важное, самое драгоценное: время. Потому что музыкантов тогда еще не увозили. Днем он музицировал на скрипке, а ночью рыл подкоп из заброшенной кузни… Она была очень удачно расположена – впритык к забору, на отшибе… И знаете, что было самым трудным?
Она усмешливо глянула на меня, словно ожидая вопроса. И сразу же ответила:
– Самым трудным было перед репетициями отчистить ногти. У музыканта руки на виду и не должны вызывать подозрений…

О, нет… Адам был не из тех, кто стал бы полагаться на немецкую страсть к музыке… Если б вы знали Адама, вы бы не задали такого идиотского вопроса… К тому же, он тогда не был мне никаким мужем. Нам вообще было едва по шестнадцать лет… Такие местечковые Ромео и Джульетта, влюбленные до судорог и не смеющие прижаться друг к другу поосновательней…