Меж сбитых простыней

Утром я встал одуревшим от пересыпа. Ни пить, ни есть не хотелось, но я позавтракал, потому что это было хоть какое-то действие. Десять минут я чистил зубы, сознавая, что после этого надо будет придумывать новое занятие. Я пошел на кухню, вновь сварил кофе и очень тщательно вымыл посуду. Кофеин способствовал подраставшей панике. В гостиной ждали непрочитанные книги

Англии столь четкую в желаниях даму сочли бы агрессивной,

Иногда я смотрю на нее и думаю, кто из нас умрет первым… Лицом к лицу, мы зимуем в сугробе перины и лоскутных одеял; она берет в ладони мою голову, смотрит на меня густо-черными глазами и скупо улыбается, не разжимая губ… И тогда я думаю: пусть первым умру я, а ты живи вечно.

Как говорит Симона Бовуар,[14] женщины всегда среди «прочих», а настоящая сделка заключена между мужчиной на небесах и мужчинами на земле. И вообще, женщины существуют лишь потому, что небожитель спохватился и из лишнего ребра сляпал дамочку, чтоб было кому составить мужикам компанию и гладить их рубашки.

Она спит, ничего не кончилось, невесомость подобралась неприметно, как сон. Да, старое доброе туда — сюда ее убаюкало, во сне она прижалась ко мне и забросила на меня ногу. Тьма расцветает голубоватой серостью; под виском я чувствую древнюю поступь ее сердца — туда-сюда.

В ее доме сладко пахнет детским сном, теплой кошачьей шерстью и нагретой пылью в старом ламповом приемнике…

Значит, творчество — не что иное, как показная занятость? Стало быть, в основе его страх перед тишиной и скукой, который запросто можно унять неумолчным треском пишущей машинки?

Он ее любил, а она смеялась и лишала его воли.

Она же ненавидит меня за боязливость, пассивность, за все зряшные часы в постели.

Улыбаясь, он буквально присел на корточки, чтобы пожать руку пигалице ростом не более трех футов шести дюймов, на чьем непомерно большом, топорной работы лице застыла ответная улыбка.