Неоткрытые открытия, или Кто это придумал

К слову, ошибок в мореплавании и картографии известно множество

Ложный шаг не раз приводил к открытию новых дорог».

Швейная машинка Зингера

Сейчас во многих семьях есть швейная машина, ранее, в советские времена, она была практически в каждом доме. Но почему же именно «Зингер»?

Конечно, появилась машинка совсем недавно. Сначала было шило, которым древние женщины сшивали шкуры, потом крючок, позже появилась игла с ушком…

Прародительница современной швейной машины была изобретена неизвестным голландцем в XIV веке, использовалась она для пошива парусов в мастерских — машина приводилась в действие колесом и стачивала длинные полотна.

Идея усовершенствования машины и облегчения шитья витала в воздухе давно. Первый проект был предложен в конце XV века Леонардо да Винчи, но так и остался невоплощенным.

Относительно компактная швейная машинка по­явилась ко второй половине XVIII века, ее изобрел Карл Дрез, а в 1755 году немец Карл Вейзенталь получил патент на швейную машину, копирующую шитье вручную. В 1790 году англичанин Томас Сент создал швейную машину для пошива сапог. Машина имела ручной привод, заготовки сапог относительно иглы перемещались руками.

Бартелеми Тимонье был первым, кто получил заказ от правительства Франции на массовый выпуск машинки. Он наладил производство, но портные, боясь остаться без работы, разгромили его завод. Тимонье умер в нищете.

Изобретение, свершившее революцию в швейном деле, принадлежит австрийцу Йозефу Мадерспергеру. В 1814 году он изобрел и запатентовал иглу с ушком в острие и представил свою первую швейную машину, которая имитировала движение человеческой руки при шитье, а в 1839 предложил машину, которая имитировала процесс ткачества и выполняла цепной стежок.

Американец Уолтер Хант, автор такой же швейной иглы в США (1834 г.), так и не удосужился получить патент. Он мучился угрызениями совести, считая, что швейная машинка оставит без куска хлеба тысячи швей.

Только в 1845 году американскому механику Элиасу Хоу удалось сконструировать первую практически применимую в массовом производстве машину, дававшую двойную строчку и делавшую 300 стежков в минуту. И хотя патент на изобретение был приобретен в Англии, родиной швейной машины по праву считается Америка.

Коренное изменение в конструкции машин произошло в 1850 году, когда сразу три изобретателя — Вильсон, Гиббс и Зингер — запатентовали новые конструкции. Наиболее удачной оказалась машина Зингера с так называемым «качающимся челноком».

Исаак Меррит Зингер не был изобретателем швейной машинки, но значительно усовершенствовал существовавшие в то время модели. Швейная машинка «Зингер» произвела революцию в быту, изменила технологию пошива одежды.

Первую половину жизни Зингер был не слишком удачливым актером и автором малоизвестных машин для бурения горных пород. Несмотря на прибыль от изобретений, он то и дело скатывался на грань нищеты. В конце концов Зингер решил устроиться в фирму по продаже швейных машинок Элиаса Хоу.

Оборудование, изобретенное Хоу, часто выходило из строя. Да и сам процесс пошива одежды действовал портнихам на нервы: надо было долго учиться, как заправлять нить, из-за плохого натяжения она то и дело запутывались и обрывалась.

Зингер решил довести изобретение Хоу до ума. Он раздобыл 40 долларов для покупки машинки и занялся переработкой ее конструкции. Талантливому изобретателю понадобилось всего 10 дней — он отладил регулировку натяжения нити, расположил челнок горизонтально, снабдил машинку ножным приводом и предложил столик-доску, чтобы швее было удобнее раскладывать ткань. Эти конструктивные доработки сделали процесс эффективным и удобным.

В 1851 году Зингер запатентовал свое детище. Об этом быстро узнал Хоу и подал в суд. Суд пытался принудить Зингера платить с каждой проданной машинки по 5 долларов ее законному изобретателю, но тот сумел выкрутиться и не платил Хоу ни цента.

У Зингера не было денег на открытие завода, но он быстро нашел партнера: совместно с юристом Эдуардом Кларком в 1854 году основал предприятие в Нью-Джерси. Первые модели швейных машин стоили 100 долларов — в те времена это была просто чудовищная сумма. Поэтому долгое время партнеры испытывали проблемы со сбытом: потенциальные покупатели, мужчины, считали, что женщины могут шить как шили, а самих женщин никто не спрашивал.

И тогда Зингеру пришлось стать изобретателем еще и в экономических областях. Он разработал ряд успешных торговых стратегий:

• первым придумал продавать товар в рассрочку;

• снабдил свое изобретение инструкцией — становилось проще наладить работу механизма;

• изобрел систему франчайзинга;

• предложил удачную систему гарантийного ремонта и послепродажного сервиса;

• первым взял на работу наемного директора.

Кроме всего перечисленного, он придумал безошибочный рекламный ход. Представители фирмы раздавали листовки с рекламой в храмах и театрах. Красивые девушки демонстрировали, как пользоваться швейной машинкой, на ярмарках и торговых площадях. Швейная машинка «Зингер» становилась все более популярной.

Конвейерное производство позволило снизить затраты на изготовление: машинка стоила уже десять долларов, теперь она становилась вполне доступной для семей со средним достатком. Уже в 1858 году все компаньоны фирмы получали 500 % чистого дохода. А когда в Глазго (Великобритания) открылся новый завод, предприятие стало транснациональным.

Постепенно оборудование совершенствовалось: появилось устройство для вышивания и починки чулок, а также возможность шить броню для лошадей, брезент и обувь. Зингер стал миллионером.

В 1875 году он умер. Но бизнес продолжал процветать: во многих странах мира открывались заводы по производству его швейных машинок.

В России машинки появились в XIX веке и стоили безум­ных денег, позволить их себе могли только очень обеспеченные люди. В советское время невеста, имевшая машинку «Зингер» в приданом, считалась очень богатой.

Так что в данном случае в названии все-таки есть некоторый резон, пусть даже оно относится не к автору изобретения, а к талантливому менеджеру.

Салат «Оливье»: русский салат, майонез и колбаса «Докторская»

Расскажем еще одну забавную историю — о самой, казалось бы, тривиальной вещи, а точнее, о блюде — салате, без которого не мыслится как минимум новогодний стол. Знаменитый салат появился в 60-х годах XIX века благодаря талантливому повару Люсьену Оливье, перебравшемуся из Франции в Россию. Он стал владельцем знаменитого московского ресторана «Эрмитаж» на Трубной площади. Место славилось европейским шиком и русской услужливостью — официанты были одеты как трактирные половые, но униформа шилась из дорогой ткани. Публика захаживала соответствующая, а кухня считалась одной из самых знаменитых в столице.

О салате «Оливье» ходила такая слава, что даже В. А. Гиляровский в своей знаменитой книге «Москва и москвичи» просто не смог обойти вниманием «Эрмитаж»: он рассказал об этом заведении в очерке «На Трубе» (так в те времена называлась в народе Трубная площадь). О знаменитом французе и его салате Гиляровский написал так: «Считалось особым шиком, когда обеды готовил повар-француз Оливье, еще тогда прославившийся изобретенным им салатом, без которого обед не обед и тайну которого не открывал».

Забавно, но, говорят, Оливье изобрел свой салат со злости. А дело было так. Первоначально француз придумал для своего ресторана вовсе не салат, а блюдо под названием «Майонез из дичи». Для него отваривали филе рябчиков и куропаток, резали, выкладывали на блюдо вперемежку с кубиками желе из бульона. Рядом изящно располагали вареные раковые шейки и ломтики языка, политые соусом провансаль. А в центре возвышалась горка картофеля с маринованными корнишонами, украшенная ломтиками крутых яиц. По замыслу Оливье, центральная горка предназначалась не для еды, а лишь для красоты, как элемент декора.

Вскоре Оливье увидел, что многие русские невежи поданный на стол «Майонез из дичи» перемешивают ложкой, как кашу, разрушая тщательно продуманный дизайн, затем раскладывают по своим тарелкам и с удовольствием едят эту «варварскую смесь». Таким образом, изначальная кулинарная идея Оливье была опошлена практически сразу, и созданное им кулинарное произведение фактически перешло в другой жанр.

Тот легендарный, самый первый «Майонез из дичи», прародитель нашего салата «Оливье», так и умер, не выдержав натиска варварских привычек клиентов, для которых ценность блюда как обильной пищи и, что немаловажно, удобной закуски «под водочку» явно доминировала над его эстетикой.

Оливье долго ходил обиженным, а потом, как бы в насмешку, стал выражать свое негодование по отношению к такому кощунству, уже намеренно смешивая все ингредиенты и поливая их соусом. Так фактически и по­явилось знакомое нам оливье, хоть пока еще и в более усложненном виде.

Немало загадок оставил нам коварный повар. Преду­смотренный в рецепте соус кабуль (или «соя кабуль») — это некая пряная приправа. Судя по всему, собственно соя здесь ни при чем. Есть как минимум три различных взгляда на то, что же это такое. Кто-то говорит, что на кабуль похож томатный соус «Южный», который готовили в московских ресторанах. Кто-то считает, что это смесь из жгучего перца, уксуса и бульона. Есть и другой вариант: пассированная на сливочном масле мука, в которую добавили бульон, тертый хрен, сливки и соль. Словом, сложностей в понимании рецептуры немало. Но при желании можно провести серию экспериментов, ведь, даже если заменить рябчика на цыпленка, а раковые шейки на креветки, все равно получится вкусно.

Салат стал главной приманкой «Эрмитажа», а его рецепт был тайной, которую Оливье унес с собой в могилу.

Грянула революция и изменила жизнь огромной страны. Известно, что одной из задач революционного движения была программа избавления советского народа от всевозможных буржуазных пережитков. И, конечно же, от такой блажи, как эстетика: людям было не до гармоничных сочетаний вкусов салатных ингредиентов. Вот поэтому почти на 50 лет об оливье забыли, а потом он вдруг стал появляться в хрустальной салатнице в центре новогодних столов как символ достатка: вкусный, всеми любимый, но до безобразия упрощенный вариант некогда легендарного салата, которым лакомился цвет московской публики, — с колбасой, жутко дефицитными майонезом и зеленым горошком…

Во Франции и Турции разные упрощенные варианты этого салата, появившиеся в эмигрантской среде после 1917 года, до сих пор называются «Русский салат» и весьма популярны. Позднее эти рецепты положили начало знаменитому «Советскому оливье».

Рецепт настоящего (почти во всем) салата был восстановлен в 1904 году по памяти одним из гурманов — завсегдатаев ресторации.

Вот он, состав настоящего (будем надеяться) салата «Оливье»:

• мясо двух отварных рябчиков;

• один отварной телячий язык;

• около 100 г черной паюсной икры (черной зернистой икрой лучше не заменять — можно испортить весь салат);

• 200 г свежего салата;

• 25 отварных раков или 1 банка омаров;

• полбанки очень мелких маринованных огурчиков (пикулей);

• полбанки «соя кабуль»;

• два покрошенных свежих огурца;

• 80 г каперсов;

• 5 мелко нарубленных яиц, сваренных вкрутую.

Заправить соусом провансаль, который должен быть приготовлен на французском уксусе, двух свежих яичных желтках и фунте (400 г) прованского оливкового масла.

Основная тайна изумительного вкуса салата заключалась в небольшом количестве неких приправ, которые Оливье лично в тайной комнате вводил в свой майонез. Именно состав этих приправ и не удалось достоверно восстановить. Ну, а остальные входившие в салат продукты были у всех на виду, так что особого секрета не представляли.

Согласитесь, что знаменитый салат является одной из ярчайших иллюстраций закона Стиглера: то, что придумал Люсьен Оливье, давным-давно никто не видел, а имена создателей нынешнего праздничного блюда (и многих его вариантов) так и остались неизвестными.

Джеймс Кук и открытие Австралии

Большинство людей почему-то верит в миф, что Австралия была открыта в конце XVIII века Джеймсом Куком, которого тут же съели немало огорченные этим фактом аборигены. Но это совсем не так. Во-первых, Кук погиб на Гавайских островах, а во-вторых, Австралия была открыта гораздо раньше — в ней бывали даже древние египтяне! Но обо всем по порядку.

В Древней Греции бытовало мнение, что в океане должен существовать неведомый южный материк. Птолемей, активно продвигая эту мысль, нарисовал материк на карте. Позже неведомой земле придумали подходящее название — Terra australis incognita, — то есть «неведомая южная земля», и под этим красивым именем она много лет фигурировала на картах, будоража умы мореплавателей.

Многие из них пытались найти манящую Terra australis, но все поиски были напрасными. Исследователи и путешественники, отправлявшиеся на поиски нового континента, чаще погибали во время штормов или от стычек с аборигенами. Но те, что вернулись, привозили с собой просоленные карты, на которых дрожащей рукой были нанесены новые земли, острова, архипелаги. Однако Terra australis найдена так и не была. Лишь на карте 1542 года появились западные очертания материка под названием Великой Явы.

В Cредние века интерес к еще неоткрытому южному материку не угасал. Наука считала, что в Тихом океане просто обязан находиться огромный материк, иначе Земля опрокинулась бы под несбалансированной тяжестью Европы, Азии и Африки.

Многие царствующие особы проявляли интерес к южному материку, ведь там обязательно должны были найтись несметные сокровища. Однако, несмотря на коронованных покровителей экспедиций, все попытки найти Terra australis incognita заканчивались неудачей.

В начале XVII века положение стало меняться. В 1606 году испанец Луис де Торрес вернулся на родину и рассказал, что видел «большой южный материк». Он прошел вдоль Новой Гвинеи по проливу, позже получившему его имя. В том же году Ост-Индская компания отправила для исследования Новой Гвинеи экспедицию под руководством голландца Виллема Янсзона. Корабли Янсзона шли на такой скорости, что проскочили мимо нанесенного на карту Торресова пролива. Так Янсзон оказался у берегов Австралии. Он долго принимал эти берега за Новую Гвинею, вероятно, поэтому слава первооткрывателя Австралии за ним и не закрепилась. Позже эту землю назвали Новой Голландией — никто не поверил, что это и была Terra australis incognita.

В Европе открытие Янсзона отклика почти не нашло. Ведь он не привез рассказов об алмазах, золотых россыпях, огромных жемчужинах и прочих удивительных сокровищах. Докладные записки и карты путешествия долгое время хранились в архивах, мир о Янсзоне почти не знал.

Однако совсем недавно у берегов материка была сделана сенсационная находка: теперь наверняка нужно будет переписывать учебники истории. В 2002 году около австралийского острова Фрейзер были обнаружены обломки корабля, занесенные толстым слоем песка. Исследования показали, что этот корабль принадлежал испанцам или португальцам и прибыл он к берегам Австралии примерно в 1570 году. Другими словами, за несколько десятилетий до Янсзона!

Недавно в списке первооткрывателей Австралии появилось еще одно имя. Австралийский журналист Питер Трикетт выпустил книгу, в которой пишет, что еще в 1522 году Австралию посетил португальский мореплаватель Кристовао де Мендонса. Трикетт нашел в букинистической лавке подлинные карты начала XVI века, на которых нанесены точные и подробные изображения восточного побережья Австралии с пояснениями на португальском языке. Журналист полагает, что карты были составлены после путешествия Кристовао де Мендонсы в 1522 году.

Но, несмотря на эти открытия, первооткрывателем Австралии все равно считается Джеймс Кук. Британское географическое общество в 1768 году, то есть более чем на 200 лет позже, отправило экспедицию во главе с ним к берегам Таити. Исследователям предстояло вести астрономические наблюдения за Венерой, и отдельным поручением были поиски Terra australis incognita.

В апреле 1770 года Кук достиг берегов Австралии. Исследователь прошел вдоль всего восточного побережья, назвал его Новым Южным Уэльсом и объявил собственностью британской короны. Вскоре он наткнулся на Большой Барьерный риф и потерпел здесь крушение, но в 1771 году вернулся в Англию победителем — неведомая Terra australis incognita была обнаружена! Однако мифических сокровищ тогда не нашли, и Британская империя решила сделать континент страшной заокеанской тюрьмой.

Новый материк заселялся достаточно быстро, однако в первые десятилетия освоения бывшей неведомой земли поселенцам было не до ее многочисленных загадок. Хотя в Австралии загадок было с излишком.

Первые из них были обнаружены во время экспедиции английского географа Джорджа Грея. Он исследовал западное и южное побережья материка и на берегах реки Гленелгу наткнулся на любопытную пещеру — на ее стенах были высечены изображения человеческих фигур. К изумлению исследователя, эти фигуры были совершенно не похожи на аборигенов — странные одежды, орлиные носы, четкие профили…

Правда, в XIX веке находка Грея особого впечатления не произвела, и лишь в XX веке записи о ней заинтересовали ученых. К тому же в 1931 году были найдены наскальные изображения, достаточно похожие на описанные Греем и совершенно не напоминавшие искусство аборигенов. Спустя год около озера Маккай архео­логи нашли несколько глубоких каменных колодцев. Австралийские аборигены не могли построить такое сооружение даже в XX веке, а колодцы имели все признаки весьма древних построек.

Каждое десятилетие приносило новые загадочные находки. Сенсацией стала монета, найденная одним фермером глубоко в земле. К потрясению археологов, выяснилось, что монета похожа на древнеегипетскую, эпохи Среднего царства! Позже был найден камешек, идентичный фигуркам египетских священных жуков-скарабеев.

Все эти находки дали английскому профессору-­антропологу Графтону Эллиоту Смиту основания предполагать, что в незапамятные времена в Австралии побывали египтяне. Эту версию подтверждает и странный обычай некоторых местных племен — они мумифицируют трупы. Кроме того, недавно выяснилось, что для бальзамирования некоторых египетских мумий применялось эвкалиптовое масло. Известно, что эти деревья росли только на северо-востоке Австралии и были перевезены в Европу даже после Кука.

Все эти находки позволили дать ответ на давнюю загадку, беспокоившую умы египтологов: почему на стенах нескольких египетских храмов изображены люди, не похожие ни на один из покоренных египтянами народов. Вероятно, это были жители загадочной Terra australis incognita, честь открытия которой теперь с достаточной степенью уверенности можно передать древним египтянам.

Впрочем, сторонники теории палеоконтактов продолжают считать, что и австралийские наскальные изображения и древнеегипетские рисунки изображают неких неведомых богов.

Колумб и открытие Америки

Мы все привыкли к тому, что «Америку открыл Христофор Колумб». Осенью 1492 года этот выходец из генуэзской семьи, будучи во главе экспедиции, одобренной королем Испании, достиг островов у побережья Американского континента. Считается, что сам Колумб искал западный путь в Японию и Индию и был уверен, что достиг своей цели. На самом же деле помимо воли стал первооткрывателем нового материка, по крайней мере, в истории эта слава оставлена именно за ним. Но следует знать, что Колумб был далеко не первым европейцем, ступившим на берег Америки. Были те, что опередили его по меньшей мере на несколько столетий. О том, куда на самом деле плыл Колумб и знал ли он о Новом Свете, мы еще поговорим. А сейчас — о предшественниках.

В поисках правды мы вынуждены перенестись в Скандинавию, а точнее — в Норвегию. Еще в X веке, во времена правления норвежского короля Харальда Прекрасноволосого, некий Торвальд Асвальдсон был изгнан из страны вместе с семьей. Торвальд отличался буйным нравом и в одном из конфликтов убил своего соперника, за что и был сурово наказан. Вместе с отцом в изгнание в Исландию отправился и сын Торвальда Эйрик. От родителя ему достался скверный характер, благодаря которому он в точности повторил проступок отца — в возрасте примерно 30 лет Эйрик совершил убийство. Впрочем, Торвальда сын превзошел, поскольку расправился сразу с двумя недругами.

Видимо, власти тогдашней Исландии были даже не прекрасноволосыми, а добросердечными, ибо приговор иноземному убийце вынесли относительно мягкий — трехлетнее изгнание. Проблема, однако, состояла в том, что Исландия на тот момент считалась у скандинавов «концом света», и деваться Эйрику было некуда: какое может быть изгнание с конца света?

Было, пожалуй, только одно мыслимое направление: если забраться на вершину одной из гор на западе Исландии (только в ясную погоду!), то можно было увидеть неведомую землю по ту сторону океана. Эйрик Рыжий (такое прозвище он получил за цвет волос и бороды) решил направиться туда. В устных преданиях сохранилась информация, что и раньше туда кое-кто плавал, однако это уже больше походит на легенды. В 982 году Эйрик с семьей, слугами и скотом отплыл к загадочной земле. Столкнувшись у ее берегов с плавучими льдами, он, тем не менее, сумел высадиться на берег.

О том, каким застал остров Эйрик Рыжий, ученые спорят по сей день. Как бы то ни было, сам он назвал его «зеленой землей» — Гренландией. Благополучно отбыв свой срок ссылки и не найдя на острове более ни одной живой души, Эйрик с семейством вернулся в Исландию.

Здесь он начал агитировать викингов переселяться на открытый им остров и сумел убедить немало людей. Правда, если верить сагам, из 30 кораблей новых поселенцев до Гренландии добралось лишь 14, однако первое крупное поселение европейцев на острове было создано. Современные исследования подтвердили — первые поселения викингов в Гренландии появились примерно около 1000 года, то есть в то время, когда совершал свои путешествия Эйрик Рыжий.

Справившись со своей, если можно так назвать, миссией, Эйрик ушел на покой и умер в селении Братталид примерно в 1003 году.

Однако его сыновья Торвальд, Торстейн и Лейф Эрикссон пошли по стопам отца и продолжили поиски новых земель.

В 999 году последнему пришлось наведаться за провизией на свою историческую родину — в Норвегию. Там 29-летний викинг, бывший до того времени язычником, принял крещение, причем крестил его сам король Норвегии Олаф I Трюггвасон по прозвищу Воронья Кость. Воодушевленный Лейф, отплывая из Норвегии, увез с собой и христианского епископа, собираясь крестить всех жителей поселения в Гренландии. Это ему почти удалось — наотрез отказался принять новую веру только его отец Эйрик Рыжий.

На обратном пути Лейфу довелось уже не убивать, а спасать иноплеменников, и благодарные исландцы за спасение при кораблекрушении дали ему прозвище Счастливый. В Гренландии Лейф побеседовал с одним норвежцем, который поведал ему, что далеко в море на западе ему удалось разглядеть очертания новой неизвестной земли. Лейф Счастливый решил: если отец, отправившийся к очертаниям неизведанной земли, добился успеха, то чем он хуже?

Сказано — сделано. Примерно в 1000 году Лейф на одном корабле с командой из 35 человек начал свое путешествие на запад. Лейф Счастливый оправдал свое прозвище — он обнаружил огромную землю, изучая которую, даже выделил три региона: Хеллуланд, Маркланд и Винланд. Как считают историки, Хеллуланд — это, вероятнее всего, Баффинова Земля, нынешний канадский остров. В начале XXI века исследователи обнаружили на этом острове следы становища европейцев, которое датировали примерно 1000 годом или даже ранее. В Хеллуланде викинги столкнулись с эскимосами, но интереса друг к другу они не проявили. Лейфу и его соратникам Хеллуланд показался слишком негостеприимным, и они двинулись дальше.

Дальше по курсу был Маркланд, то бишь наверняка полуостров Лабрадор. Его викинги также сочли неподходящим для заселения. Зато здесь были леса, а древесина весьма ценилась викингами. Впоследствии в Маркланд совершались экспедиции для добычи леса.

И только Винланд (археологи вычислили, что это Ньюфаундленд), что в переводе означает «виноградная страна», показался Лейфу пригодным для становища. Здесь было основано сразу два поселения викингов. Лейф Эрикссон Счастливый благополучно провел зимовку на вновь открытой земле и вернулся в Гренландию с грузом древесины и винограда. А вот его брат Торвальд, который решил повторить его успех, отправившись в Винланд со своей командой, вступил в конфликт с аборигенами и в результате погиб.

Поселения в Винланде просуществовали несколько лет, но с индейцами викинги ужиться не смогли, а планов масштабного уничтожения местного населения, чтобы закрепиться на новых землях, у Лейфа Счастливого не было. И этим викинги принципиально отличались от испанцев, появившихся в Америке 500 лет спустя. Впрочем, за лесом викинги, по некоторым данным, могли плавать в Америку вплоть до 1300 года. Лейф Эрикссон Счастливый возглавлял поселение викингов в Гренландии примерно до 1020 года, а после его смерти управление перешло к его сыну Торкелю.

До середины XIX века к скандинавским сагам о Винланде относились исключительно как к сказкам. Однако позже некоторые историки, серьезно изучив саги, предположили, что истинными первооткрывателями Америки были именно викинги. Интересно, что, судя по тем же сагам, не лишено оснований предположение, что европейцы могли появиться в Америке еще на несколько сотен лет раньше. Более того, сегодня археологи работают над проверкой гипотезы о том, что еще в 1300 году до нашей эры Америку могла посещать экспедиция из Китая.

Однако Лейфа Счастливого все же можно смело считать первооткрывателем Америки.

Изобретение наблюдательных труб: Галилео Галилей, Захарий Янсен, Ханс Липперсгей, Якоб Мециус

В 1610 году, через год после появления сочинения Кеплера о движении Марса, профессор математики Падуанского университета Галилео Галилей в книге «Звездный вестник» сообщил, что построил прибор, увеличива­ющий все предметы более чем в тридцать раз. Из его сообщения объемом всего в несколько страниц ученые узнали, что, воспользовавшись этим новым в истории прибором, он установил неслыханные факты. На Луне, вероятно, имеются моря и атмосфера, уж во всяком случае есть горы, превосходящие по высоте земные, и их высоту можно определять. Млечный Путь — не что иное, как скопление звезд, и то же самое можно сказать о туманных пятнах. Число неподвижных звезд намного превышает то, которое видно невооруженным глазом. Юпитер имеет четыре спутника...

Небольшая книга, по сути просто брошюра, сразу сделала Галилея знаменитостью. Он проехал со своим инструментом по главным городам Италии, чтобы показать всем желающим то, что видел сам. Позже он описал внешний вид Сатурна, установил существование фаз Венеры и пятен на Солнце.

Труба Галилея вызвала всеобщий восторг. Сам изобретатель упоминает, что он более месяца не отходил от своего детища и выбивался из сил, показывая его любопытным. По словам ученого, изобретение стоило ему многих трудов: он преодолел правила перспективы.

Если спросить любого старшеклассника, какой вклад внес Галилей в науку, то почти наверняка школьник ответит, что Галилей изобрел телескоп. Но это не так — Галилей не изобретал телескоп и даже не был первым наблюдателем. Он изобрел подзорную трубу и использовал ее для астрономических открытий.

Сообщая о своем открытии в венецианском сенате и описывая его пользу для республики, Галилей, однако, ни словом не упомянул о голландцах, придумавших «зрительную трубу». Более того, он объявил, что если республика пожелает, то он будет изготавливать подобные приборы исключительно для употребления моряков и венецианского войска. Но подзорные трубы в то время за вполне умеренную цену уже продавались в Голландии, а также парижскими мастерами по изготовлению очков.

В это время в Голландии работал Ханс Липперсгей, который был весьма искусным ювелиром и окулистом-­оптиком. Главным профилем его мастерской были очки. Никакими учеными званиями этот господин не обладал, не преподавал и научной работы в прямом смысле слова не вел. Жил Липперсгей в конце XVI века в городе Мидделбурге, одном из наиболее значительных городов Нидерландов, центре стеклодувного дела. В 1581 году здесь открыли первую в Северных Нидерландах стеклодувную печь. Начиная с 1590 года в Мидделбурге стали распространяться новые итальянские технологии изготовления стекла. Их усовершенствование в конце концов и привело к созданию телескопа, хотя никаких новых физических принципов в Мидделбурге не изобретали.

По соседству с Липперсгеем жил некто Захарий Янсен, еще один оптик и ювелир. Он тоже имеет к нашей истории прямое отношение. Но об этом чуть позже, сейчас — о главном герое рассказа.

В то время, когда жили уже упомянутые господа, Генеральные Штаты Республики Семи Соединенных Провинций [5] выпустили любопытный документ. Сейчас мы бы его назвали госзаказом на приборы и механизмы, необходимые бурно растущей промышленности, а особенно армии и флоту. В числе таких срочно необходимых к изобретению вещей был способ определения долготы на море и способ связи кораблей в эскадре в условиях низкой видимости — в тумане или ночью.

О том, насколько важными были эти задачи, красноречиво говорят цифры вознаграждения за их решение: в 1604 году испанский король Филипп III предлагал 100000 экю, несколько позже Людовик XIV, король Франции, был готов отдать 100000 французских ливров, а английский парламент — 20000 английских фунтов. Генеральные Штаты Нидерландов в 1606 году назначили премию в 100000 гульденов за изобретение прибора или устройства, позволяющего лучше и четче видеть удаленные предметы. Естественно, задача и вознаграждение привлекли внимание многих ученых и любителей.

Двадцать шестого сентября 1608 года в Мидделбурге решение этой задачи было представлено комиссии Генеральных Штатов. Запомним эту дату! Между 2 и 6 октября при дворе Морица Оранского (фактического хозяина страны) в Гааге Липперсгей провел демонстрацию своего изобретения: он показал, что с башни в Гааге можно увидеть показания часов на башне церкви в Делфте на расстоянии примерно пятнадцати километров. При этом событии присутствовали многие дипломаты и государственные деятели, собравшиеся на переговоры о заключении Двенадцатилетнего перемирия. Потенциальное военное значение изобретения было очевидно. Липперсгей запросил финансовой помощи у Генеральных Штатов и получил 900 гульденов на усовершенствование технологии и подготовку десяти специалистов для армии.

Зрительная труба представляла собой цилиндр с двумя линзами — выпуклым объективом и вогнутым окуляром. Она предназначалась для командиров частей и капитанов кораблей на поле боя. Ее намеренно сделали, как специально подчеркивали сам мастер и принц Мориц, «прочной к лишениям и легкой по весу». Первая система давала увеличение всего в два раза, через некоторое время были изготовлены и более мощные приборы с сохранением все тех же принципиальных свойств — относительно небольшого веса и хорошей ударопрочности.

Кроме того, был выпущен официальный документ! Его обнаружил в 20-х годах XIX века в Государственном архиве в Гааге ван Свинден. На основании этого документа можно с уверенностью утверждать, что Липперсгей изобрел сначала монокулярную, а чуть позже, примерно в сентябре 1608 года, и бинокулярную зрительную трубу.

В 1608 году «голландские трубы» Липперсгея продавались на ярмарке во Франкфурте, а в декабре весть о них достигла Венеции.

Вот только за свое изобретение Липперсгей денег не получил... Только лично от принца Морица, которому не терпелось опробовать новинку, он получил заказ на шесть таких труб по цене 1000 гульденов. Лишь под давлением военной необходимости — в это время шла война с Испанией — Генеральные Штаты согласились выдать ему патент. И тут…

Уже 12 октября (то есть дней через десять после демонстрации Липперсгея) комиссии Генеральных Штатов был представлен еще один прибор, выполненный практически аналогично не менее знаменитым и титулованным оптиком и к тому же соседом Липперсгея — упомянутым Захарием Янсеном. Труба Янсена была родной сестрой трубы Липперсгея, только самую малость мощнее — она увеличивала предметы в три раза.

Выходит, кто-то из них украл у другого зрительную трубу? Очень может быть. Расследование, затеянное комиссией Генеральных Штатов, быстро зашло в тупик — обе стороны предоставили доказательства собственных разработок и обзывали соседа всеми словами, которыми обычно обзывают соседей. Кем же был объявившийся конкурент Липперсгея?

Биография Янсена известна в основном по исследованиям, проведенным до Второй мировой войны, — весь архив Мидделбурга, содержавший сведения о Янсене, был уничтожен 17 мая 1940 года во время немецкой бомбардировки города. Захарий Янсен родился в Гааге около 1585 года. Его родители, Ханс и Мейкен Мартенс, предположительно происходили из Антверпена. Янсен вместе со своей сестрой воспитывался в Мидделбурге, где, получив образование, стал мастером по изготовлению очков. Двадцать третьего октября 1610 года в Мидделбурге он женился на Катарине де Хаене, в 1612 году родился их сын. Именно этот сын гораздо позже, во время расследования, подтвердил под присягой, что Липперсгей украл идею телескопа у его отца.

Комиссия, созданная для расследования лишь в 1655 го-ду, пришла к любопытному заключению: «В связи с тем, что секрет изобретения стал общеизвестен, патента не давать, награды тоже, материалы использовать самим!» И тем сэкономила государству тысячи и десятки тысяч золотом.

Первая жена Янсена умерла в 1624 году, и он женился на вдове из Антверпена Анне Куже. В ноябре 1626 года он переехал в Амстердам, где, по всей видимости, и умер не позднее 1633 года. В 1613—1619 годах Янсен неоднократно представал перед судом по обвинению в фальшивомонетничестве. Чтобы избежать штрафов, он был вынужден бежать из Мидделбурга в соседний Арнемейден, но и там в 1619 году был отдан под суд: у него нашли несколько станков, на которых он штамповал фальшивые деньги. Янсену удалось избежать смертной казни только благодаря тому, что в дело на стороне ответчика был вовлечен глава Арнемейдена. Процесс был отсрочен, и Янсену удалось бежать. В конце концов дело закрыли, и в 1621 году Янсен вернулся в Мидделбург.

Изобретатели на невыдачу патентов отреагировали по-разному. Липперсгей остался в родном Мидделбурге и выбил себе большие заказы на изготовление труб. Ему выплатили премию и передали заказ на изготовление еще одного бинокля от короля Франции Генриха IV. Однако в «привилегиях», то есть в патентах, отказали обоим, поскольку, как указывалось в решении комиссии, и другие лица оказались знакомы с прибором. Тем самым выражалось сомнение в том, что именно главные претенденты являются авторами изобретения.

Янсен уехал в Германию, которая тогда была под испанской короной, и… занялся изготовлением тех же самых труб, но уже для армии вероятного противника. Трубы у обоих были вполне неплохи.

А что же Галилей? Вести о «голландской трубе» дошли и до него, в начале 1609 года он купил ее у Янсена и, вероятно, разобравшись в устройстве, усовершенствовал. Новое устройство получилось с трехкратным увеличением. Это была свинцовая труба с двумя линзами — плоскими с одной стороны, но изогнутыми с другой: дальняя для зрителя была выпуклой, а ближняя — вогнутой. Именно Галилей изобрел важнейшую деталь телескопа — укрепленный штатив. В нем труба удерживалась в нужном положении. Ведь малейшее смещение уже не давало возможности удержать изображение в поле зрения прибора. Позднее этот штатив был доработан до современной установки, позволяющей доворачивать телескоп, чтобы компенсировать движение Земли. Галилей, как он сам говорил, сразу понял, что основным элементом зрительной трубы должны быть два оптических стекла: одно выпуклое, другое вогнутое. Ученый начал шлифовать стекла, экспериментировать с ними и через некоторое время достиг успеха. Но, даже став опытным шлифовщиком, Галилей получал лишь одно пригодное для дальнейшей работы стекло на шестьдесят негодных. Тем не менее через месяц после первого успеха ученый сделал подзорную трубу с десятикратным увеличением.

А само название «телескоп» появилось чуть позже. В 1611 году его предложил греческий математик Джованни Демизиани для одного из инструментов Галилея, показанного на банкете в Академии деи Линчеи.

Это было, когда Галилей демонстрировал изобретение венецианцам на крепостной башне Святого Марка. Зрители были потрясены: через трубу они видели корабли, плывущие в море, задолго до того, как могли различить их невооруженным глазом. Галилей подарил трубу Венецианской республике. Козимо Второй, великий герцог Тосканский, назначил Галилею пенсию как своему математику и философу, его пожизненно утвердили в должности профессора Падуанского университета, определив жалованье в 1000 скудо. В то время примерно столько же получали профессора медицины.

Но демонстрация прибора не самое главное — не она сделала трубу телескопом в том смысле, в каком мы сейчас понимаем это слово. Астрономическим прибором телескоп стал в тот момент, когда Галилей направил свою трубу не на лагерь испанских войск под Делфтом и не на корабли гезов у Антверпена, а на Луну, Венеру, Юпитер, звезды… Постоянно совершенствуя свою трубу и улучшая линзы, Галилей добился 30-кратного увеличения, предельно возможного для технического устройства такой конструкции. Только после этого астрономи­ческие наблюдения стали возможны. Это произошло в конце 1609 года.

«Чтобы взглянуть в телескоп, — писал историк А. Х. Горфункель, — нужно было быть не только гениальным ученым, но ученым нового толка. Увидеть то, что увидел Галилей (и поверить своим глазам), мог только ученый, свободный от власти традиций и авторитета, с иным представлением о человеческом достоинстве, об индивидуальном праве на истину, добытую своими руками и своим умом, а не полученную из Божественного откровения и освященного веками текста».

Однако это еще не конец истории, даже не счастливое завершение дела. В 1612 году в Италии формируется антигалилеевская лига: Галилео уличают в плагиате. Джамбаттиста делла Порта оспаривает название трубы Галилея, утверждая, что в Италии он был не первым.

Более того, на изобретение телескопа претендовал и третий изобретатель, некто Якоб Мециус из городка Алмкар на севере Нидерландов. Вот что пишет Декарт в своей «Диоптрике»: «К стыду истории наших наук, столь замечательное изобретение было впервые сделано чисто опытным путем и притом благодаря случаю. Около тридцати лет тому назад Яков Мециус, “человек, никогда не изучавший наук”, но любивший устраивать зеркала и зажигательные стекла, имея для этого различной формы линзы, вздумал посмотреть через комбинацию выпуклого и вогнутого стекла, а затем так удачно установил их на двух концах трубы, что совершенно неожиданно получил первую зрительную трубу».

Так кто же изобрел телескоп? Французский врач Пьер Борель в 1655 году опубликовал книгу «Об истинном изобретателе телескопа». В ней были процитированы зафиксированные в судебном порядке слова Яна Янсена из города Мидделбурга в Голландии. Он свидетельствовал, что его отец Захарий Янсен изобрел микроскоп и короткую зрительную трубу еще в 1590 году, а Липперсгей и Мециус сделали свои копии, пользуясь его трубой как образцом. Обвинения Янсена трудно проверить, тем более что на тот момент сами обвиняемые уже умерли.

Галилей же узнал о бинокле Липперсгея, отправленном в Париж Генриху IV, в мае или июне 1609 года от Жака Боведера (Якова Бальдовера), своего корреспондента. Боведер предполагал, что и этот инструмент может быть полезен в астрономических исследованиях.

Третьего марта 1655 года городской совет Мидделбурга провел расследование по вопросу приоритета изобретения телескопа. Ни Янсена, ни Липперсгея к этому времени давно не было в живых. Два свидетеля, одним из которых стал сын Янсена, подтвердили, что Янсен был изобретателем первого телескопа, но трое других свидетелей указывали на приоритет Липперсгея. Совет также установил, что первые телескопы начали изготовлять в Мидделбурге примерно в 1605 году и достаточно быстро их научились делать многие мастера. То, что Липперсгею было отказано в лицензии, скорее всего, значит только одно: в это время существовало достаточно производителей.

Большинство исследователей, учитывая то, что Янсен некогда изготавливал фальшивые деньги, склонны все-таки считать изобретателем телескопа Липперсгея. В 2008 году Нидерланды отпраздновали 400-летие изобретения телескопа, причем честь изобретения они честно поделили между Янсеном и Липперсгеем.

Галилей тоже не получил патент. Однако исторически сложилось так, что именно с его именем связывают изобретение телескопа, а имя Липперсгея по большей части даже не упоминается в школьных учебниках.

Эта история, кроме вполне очевидного спора о приоритетах, является и косвенным подтверждением закона Стиглера, о котором будет рассказано далее.

Печенье с кусочками шоколада появилось, когда хозяйка небольшой гостиницы Рут Уэйкфилд решила испечь масляное печенье. Женщина смешала кусочки шоколада с тестом, рассчитывая, что шоколад растает и придаст тесту коричневый цвет и шоколадный привкус. Однако ее подвело незнание законов физики, и из духовки она достала печенье с кусочками шоколада.

Картофельные чипсы

Всеми любимая хрустящая картошка родилась как знак протеста. Один из клиентов повара Джорджа Крама постоянно жаловался, что картошка нарезана слишком толстыми ломтиками и не прожарена как следует. Когда повару надоело выслушивать претензии, он порезал ее ломтиками толщиной почти с лист бумаги и поджарил в огромном количестве масла. Крам и не подозревал, что его «месть» окажется такой вкусной и впредь ему только так и придется готовить картошку привередливому клиенту.

Открытие наркоза: Кроуфорд Лонг, Хэмфри Дэви, Гораций Хорас Уэллс, Уильям Томас Мортон, Федор Иноземцев, Николай Пирогов

Эта область открытий требует скорее пера драматурга, а не историка науки — настолько она полна драматизма. Кто из врачей первым мужественно прошел через все риски травли и настоящее преследование, все-таки успешно применив наркоз, сейчас установить едва ли возможно, поскольку применение анестезии, во избежание этих рисков, не афишировалось. Чем это грозило, можно представить уже по тому факту, что одного из хирургов даже вынудили покончить жизнь самоубийством.

Когда мы говорим о наркозе, что-то подсказывает, что с ним было примерно так же, как и с ванной Архимеда, и с яблоком Ньютона, то бишь он из категории «хорошо забытого старого». И действительно, наркоз применяли еще до нашей эры — во всяком случае, упоминания об успешном обезболивании встречаются в описаниях операций, сделанных врачами Древнего Китая, Греции, Рима. Правда, к сожалению, ни эффективный способ обезболивания, ни рецепты изготовления обезболивающих средств, ни описания их воздействия на организм до нас не дошли.

Первое из дошедших до нас описаний применения наркоза, достаточно подробное и научно обоснованное для своего времени, относится к 1540 году: обезболивающее действие диэтилового эфира было, судя по всему, не только описано, но и опробовано на практике выдающимся врачом XVI века Парацельсом. К сожалению, после смерти гениального доктора эта технология была забыта очень надолго. Следующий эксперимент по анестезии поставил английский физик и химик Хэмфри Дэви: в 1799 году он открыл обезболивающие свойства закиси азота, известной также как веселящий газ. Жаль только, что свои эксперименты, которые он ставил над собой, сэр Дэви также описал в веселящей манере, поэтому на должную научность они претендовать не могут. Врачи не обратили никакого внимания на эти записи, хотя химик настоятельно рекомендовал применять при операциях не только закись азота, но тот же диэтиловый эфир.

А вот студенты свое внимание на его опыты очень даже обратили — веселящий газ стал популярным средством вызвать у себя длительную эйфорию и «поймать кайф». Лишь один «особо умный» студент, обучавшийся в медицинской школе при университете Пенсильвании, Кроуфорд Лонг, увидел в предлагаемом методе перспективность использования эфира для анестезии. Однако о последствиях этого вывода чуть позже.

История открытия анэстетиков была бы, конечно, не полна, если бы в дело не вмешались дантисты. Американскому «зубнику» Горацию Хорасу Уэллсу очень мешали в работе стоны его пациентов, помимо того, что их, конечно же, было жалко. Поэтому он был весьма благодарен судьбе, когда оказался на публичной лекции Гарднера Колтона, посвященной свойствам соединений азота. В те времена, а произошло это в 1844 году, было принято, чтобы лекция сопровождалась демонстрацией с участием добровольцев из зала. Доктор Уэллс был поражен до глубины души, когда один из добровольцев, вдохнувший веселящий газ, стал так смеяться, что упал и сильно поранил ногу, но никакой боли не почувствовал.

Как настоящий врач, доктор Уэллс принялся испытывать наркоз веселящим газом на себе. И после того, как его помощник совершенно безболезненно удалил ему зуб, а также еще после нескольких экспериментов, Гораций Хорас Уэллс стал первым дантистом, применявшим в своей практике анестетик, что привело и к коммерческому эффекту: наплыв клиентов к нему существенно увеличился.

Но Уэллс все-таки не так стремился к коммерческой выгоде, как к обезболивающей революции во всем мире, поэтому добился возможности провести демонстрацию действия закиси азота в Гарвардском университете перед медиками из Бостона. К сожалению, благородное стремление привело его к катастрофе. И тут Уэллсу страшно не повезло: пациент, вызвавшийся в качестве добровольца, оказался настолько труслив, что начал кричать от воображаемой боли еще до того, как наркоз подействовал. В зале, среди прочих, присутствовали два знаменитых врача того времени — Уильям Морган и Чарльз Джексон. В результате демонстрация была сорвана — медики освистали Уэллса, а на следующий день газеты повесили доктору клеймо обманщика и шарлатана.

Этот провал не сломил Уэллса, доктор не остановился ни в своих исследованиях, ни в своей практике, попутно изучив анестетическое действие еще и хлороформа. Однако подмоченная репутация сделала свое дело: серьезная и корректная исследовательская работа, подытоженная в книге «История открытия применения закиси азота, эфира и других жидкостей при хирургических операциях», осталась незамеченной. Более того, клиенты стали уходить от доктора, который «опозорился в Бостоне», и постепенно Уэллс разорился. В 1847 году он продал практику и стал зарабатывать на жизнь продажей медикаментов. Однако и здесь ему не удалось добиться успеха. Через год сломленный Гораций Хорас Уэллс покончил жизнь самоубийством, вдохнув большую дозу хлороформа. Избавился, так сказать, от боли, называемой жизнью.

Эта трагическая история, ставшая следствием досадного стечения обстоятельств, к сожалению, получила широкую огласку, что отодвинуло повсеместное применение анестезии во врачебной практике на годы, заставив многих врачей быть более осторожными. Так, и Кроуфорд Лонг, независимо от Уэллса применивший при операции наркоз, достаточно долго никому не сообщал об этом.

Ко времени, когда разразился этот скандал, Лонг уже успешно оперировал с применением диэтилового эфира. Все операции прошли успешно, и коллеги стали советовать Лонгу рассказать о своем открытии. И тут случилась эта гарвардская демонстрация Уэллса. После нее Лонг, весьма разумный и осторожный человек, решил, что лучше помолчать.

А через два года анестезия была запатентована. В клинике Бостона хирург Уильям Томас Мортон, бывший помощник Уэллса, — который ушел от него за год до провала, решив, что это партнерство не приносит ему прибыли, — провел первую в мире публичную операцию с применением эфирного наркоза. Он удалил своему пациенту подчелюстную опухоль, и сделал это весьма успешно. После удачной операции в Бостоне эфирный наркоз стали применять во всех клиниках мира. Правда, патент Мортона был аннулирован. Доктора подвели его скрытность и осторожность. Он не опубликовал результаты экспериментов с эфиром, а в заявке на патент указал несуществующее вещество «летеон», и этот обман был раскрыт.

Слава не всегда достается тому, кому довелось на пути к всеобщему благу сложить свою голову. Официально первооткрывателем анестезии считается Лонг. Тридцатого марта, в свой профессиональный праздник, американские медики вспоминают Кроуфорда Уильямсона Лонга и его полезное открытие, а в городе Джефферсон, где практиковал скромный доктор, ему установлен памятник с надписью «Первый изобретатель обезболивания». Хотя годом, когда наркоз стали использовать повсеместно, считается все-таки 1846 год.

В России же, а именно в Риге, первая успешная операция с применением эфирного наркоза была проведена 7 февраля 1847 года профессором Федором Иноземцевым. Именно он, а не профессор Николай Пирогов (с которым, кстати, у Иноземцева были весьма натянутые отношения) ввел эфирный наркоз в практику российских врачей. Однако слава первого анестезиолога России, тем не менее, досталась Пирогову: он отлично освоил этот новый способ избавления от боли и уже к ноябрю того же года провел более 50 операций с применением эфирного наркоза. На счету Иноземцева к этому времени было всего 19 успешных операций под наркозом. Вероятно, все-таки и в «победе по очкам» может быть свой смысл.