Красное дерево

Сын знал, что мать от него ничего не скроет и — ничего, ничего не расскажет нового, старое ж проклято, а мать — мать! единственнейшее, чудеснейшее, прекраснейшее, — его мать, подвижница, каторжница и родная всей своею жизнью. И сын не ответил матери, ничего не сказал матери.

Нищие, провидоши, побироши, волочебники, лазари, странники, странницы, убогие, пустосвяты, калики, пророки, дуры, дураки, юродивые — эти однозначные имена кренделей быта святой Руси, нищие на святой Руси, калики перехожие, убогие Христа ради, юродивые ради Христа Руси святой, — эти крендели украшали быт со дней возникновения Руси, от первых царей Иванов, быт русского тысячелетья. О блаженных макали свои перья все русские историки, этнографы и писатели. Эти сумасшедшие или жулики — побироши, пустосвяты, пророки — считались красою церковною, христовою братиею, мольцами за мир, как называли их в классической русской истории и литературе.
Известный московский юродивый, живший в Москве в середине девятнадцатого века, недоучившийся студент духовной академии, Иван Яковлевич — умер в Преображенской больнице.

Ничего не надо бояться, надо делать, все делаемое, даже горькое, бывает счастьем, а ничто — ничем и остается.

Русский фарфор есть чудеснейшее искусство, украшающее Земной Шар.

Искусство красного дерева было безымянным искусством, искусством вещей. Мастера спивались и умирали, а вещи оставались жить, и жили; около них любили, умирали, в них хранили тайны печалей, любовей, дел, радостей. Елизавета, Екатерина — рококо, барокко. Павел — мальтиец, Павел строг, строгий покой, красное дерево темно заполировано, зеленая кожа, черные львы, грифы, грифоны. Александр — ампир, классика, Эллада. Люди умирают, но вещи живут, и от вещей старины идут «флюиды» старинности, отошедших эпох.

Инженер Аким был троцкистом, его фракция была уничтожена. Его родина, его город ему оказался ненужным: эту неделю он отдал себе для раздумий. Ему б следовало думать о судьбах революции и его партии, о собственной его судьбе революционера, но эти мысли не шли. Он смотрел на леса — и думал о лесе, о трущобах, о болотах. Он смотрел на небо — и думал о небе, об облаках, о пространствах. Ребра лошадей давно уже покрылись пеной, лошади раздували животы в усталом дыхании. Грязь на дороге лежала непролазно, по дороге разлились озера — именно потому, что здесь шла дорога. Уже сумеречило. Лес безмолствовал.

Ничего не надо бояться, надо делать, все делаемое, даже горькое, бывает счастьем, а ничто — ничем и остается. И Клавдия — не счастливее ли она матери? Тем, что не знает, кто отец ее ребенка, ибо мать знала, что любила мерзавца. Аким вспомнил отца: лучше было б его не знать!

— Я пережил Николая Павловича, Александра Николаевича, Александра Александровича, Николая Александровича, Владимира Ильича — переживу и Алексея Ивановича!

исполкома. В двадцать первом году все кончилось. Настоящие

Ничего не надо бояться, надо делать, все делаемое, даже горькое, бывает счастьем, а ничто — ничем и остается.