Это мое

Я вижу то, чего не видят другие, но не потому, что они дурные, а я умный. Просто, чтобы увидеть некоторые вещи, некоторые элементы, нужно захотеть их увидеть, приложить к этому некоторое усилие.

Начиная работать, я всегда точно знаю, как будет выглядеть картина. Но мое видение не всегда совпадает с конечным результатом, я это называю “вещь ушла в сторону” и очень раздражаюсь. К счастью, так случается редко. Странная черта – я никогда не делаю никаких набросков, никаких маленьких эскизиков. Другое дело, что я подолгу таскаю замысел в голове, не приступая, но, когда наконец приступаю, я точно знаю, какой у меня будет формат и все остальное. И пишу сразу на холсте.

Меня всегда мучает досада: когда человек умирает, с ним умирают все его эмоции, воспоминания, реакции. Возможно, эта книга – попытка сохранить эмоции. Во всяком случае, насколько это возможно.

Я не люблю Москву, хотя у меня нет никаких оснований ее не любить, мы с ней просто не сошлись характерами. Только вокруг Кремля еще более или менее, а дальше – там Лужков, конечно, наделал всякой дряни. К тому же я не люблю сутолоку.
А Ленинград всегда остается своим городом, своим домом.

Сейчас город для меня стал конечным – я уже слишком хорошо его знаю, я знаю, что находится за каждым углом, и углов этих с каждым днем становится все меньше.

Однажды замечательный Михаил Казаков по телевизору сказал: “Я верующий, но не воцерковленный. Мне никто не нужен, я верую в Бога непосредственно, без посредников”.

И вся наша страна в целом, и этот город в частности – пространства безвестных жертв.

Меня это совершенно поразило – поразило то, какое в Америке все настоящее. Там все сделано по-настоящему, на какой-то значительный промежуток жизни человека, – каждая ручка, каждый выключатель.

А еще очевидцы рассказывали, что во время войны немцы бомбили все, но не трогали тюрьмы… Но это так, лирическое отступление.

Речь каждого адвоката начиналась с того, что “мозг холодеет от преступлений этого человека”, и так далее, и так далее. “Но я считаю, что… Прошу суд учесть… его возраст, его идиотизм… ” Но мозг у них холодел все равно.