Осень в Задонье

Оглянешься и замрешь. Замрешь и чуешь, как душа твоя принимает этот простор. А тело — лишь малая плоть, муравьиная, но плоть от плоти великой, благодарная, потому что живая. И ничего ей не надо, кроме того, что дано от рожденья: небо, земля, горечь и сладость трав, пресный дух воды, солнца нечаянный луч да голос ветра в кронах деревьев, в густой камышовой заросли. Покой, тишина и простор.

Воля... Воля она меды пьет и разом кандалы кует.

Молчи! Старшие разговаривают. Спросят — ответишь.

Это не люди, — сказал Аникей. — Людей здесь давно нет,

Менты.
— Подбросили?
Сашка лишь вздохнул:
— Они танк в подполе найдут, если захотят. С отпечатками пальцев.

Держу вас, старых. Чем могу, помогаю. Без хлеба не сидите. И буду помогать. Потому что — свои. А вы мне вредите. Пять голов погубили. Тыща... Ты не реви, баба Ксеня. Это мне реветь надо. Я к вам по-людски. А вы? Запомни... И все запомните. К работникам моим не касайтесь. Замечу, узнаю, слов не будет. Хату — в дым, — произнес он жестко. — В руки — костыль и чикиляй куда хочешь. — Он голоса не повысил, но глаза были страшные: этот точно — сожгет.

Поустроились охранниками, ловите мух ноздрями.

Это Аникея наказ. «Раз в неделю, — сказал он. — Живые люди, свои. Надо помогать...»

Выросли красавцы писаные... Тонкокорые. Царапнут их, сразу — кровь, слезы.

Нынче донские воды пустели, берега загажены, прибрежный лес рубят и жгут чужаки. Земля не пашется и не сеется. Захватили ее чечены, дагестанцы и прочий «Кавказ», погубив заливные луга да займища