Письма в древний Китай

Вся история философии большеносых за два последних столетия (считая от здешнего «сейчас») была историей ухода от действительности.

Люди не путешествуют больше, а лишь ездят взад да вперед.

Новое может быть лучшим, но оно не обязано им быть.

Никто из этих слуг так и не стал господином, они все остались слугами, только без господ.

«П'ло г'ле-си»… Да, они шагают все дальше и дальше, уходят прочь от всего, в том числе и от самих себя. Почему? — удивляюсь я. Вероятно, потому, что у себя им плохо. А почему им у себя плохо? Вероятно, потому, что они кажутся себе отвратительными (и в этом с ними можно согласиться). Но ведь от себя не уйдешь. И изменяют они лишь окружающую среду, но не себя. В этом-то, думаю, и кроется разгадка: большеносые не умеют и не желают изменять самих себя (и это несмотря на то что им известна великая книга И Цзин!), предпочитая до бесконечности переделывать свой мир

Если подбросить монету, то шансы на то, упадет ли она той стороной или этой, будут равны. Если изменить что-либо — будь то в частной жизни или в установлениях, — то и тут шансы равные, окажется ли новое лучше старого или хуже.

я вообще научился ценить удобства мира большеносых. Но меня не устраивает цена, которую они платят за свои удобства

Человека нельзя назвать (по крайней мере вслух) бедняком, глупцом или калекой, даже если это правда. Большеносые боятся ущемить тем самым его права. Выходит, они боятся взглянуть в лицо действительности?

И дело тут, очевидно, даже не в том, что большеносым жалко оставлять на картинах пустое место, а в их извечном стремлении охватить все.

Они все уверены, что когда-нибудь им удастся овладеть всем.