Сага о Шуте и Убийце. Книга 1. Миссия Шута

В тот год мне исполнилось тридцать пять. Когда мне было двадцать, я считал, что люди, перевалившие тридцатилетний рубеж, балансируют на грани старческого слабоумия.

В тот год мне исполнилось тридцать пять. Когда мне было двадцать, я считал, что люди, перевалившие тридцатилетний рубеж, балансируют на грани старческого слабоумия. Теперь же мне чудилось, будто я болтаюсь где-то посередине между юностью и дряхлостью: на неопытность молодос­ти уже не сошлешься, но и время чудачеств старости еще не пришло.

На ее щеках выступили два ярких пятна, но боль никак не повлияла на характер — я имею в виду, в лучшую сторону

Узнать что-то новое. Пейшенс всегда именно так боролась со скукой.

Узнать что-то новое. Пейшенс всегда именно так боролась со скукой.

Когда мне было двадцать, я считал, что люди, перевалившие тридцатилетний рубеж, балансируют на грани старческого слабоумия. Теперь же мне чудилось, будто я болтаюсь где-то посередине между юностью и дряхлостью: на неопытность молодос­ти уже не сошлешься, но и время чудачеств старости еще не пришло.

Но подобно цветку, прошлое нельзя поймать и сохранить нетронутым. Оно теряет свой аромат и жизненную силу, хрупкость превращается в ломкость, цвета тускнеют. И когда ты в следующий раз смотришь на цветок, то понимаешь, что хотел запечатлеть совсем другой миг, который исчез навеки.

Он потерся мордочкой о мою ногу.
Возьми кота. Тебе станет лучше.

— Фитц, ты знаешь, что я тебя люблю, не так ли?

время не успокаивало боль, но учило с ней жить