Тысяча осеней Якоба де Зута

«Какие мерзкие, искаженные слова, – думает Орито. – Потому что и мысли уродливые».

– Как я ненавижу, – говорит Рен, – таких, кто пукнет по-французски и ждет аплодисментов.

«Хотя и застенчивость, – подозревает он, – можно нанести на себя, как пудру и румяна».

Платные осведомители, – утверждает лейтенант Ховелл после того, как пьяненького Даниэля Сниткера препровождают в каюту, отсыпаться после обильного обеда, – скармливают своим покровителям именно то блюдо, которого тем хочется.

«Стоит дать чему-то имя, пусть даже в насмешку, – думает Якоб, – и это что-то становится реальностью».

религии в нас хватает лишь на ненависть, и ее совершенно недостаточно для любви

Мой отец... — градоправитель так и видит насупленный призрак старика, грозно поглядывающий на ростовщика в углу, — достиг второго рю в Хонинбо.

Душа — не существительное. — Доктор насаживает зажженную свечу на металлический штырь. — Она глагол.

Как я могу предать своего дядю, — волнуется Якоб, — мою Церковь и моего Бога?

Опасно слишком хорошо понимать врага, – думает Пенхалигон. – Можно ненароком стать им