Ногти

То, что приближалось, не имело зримой формы — одни стеклистые очертания. Оно обладало массой, я ощущал дрожь земли лучше сейсмографа. Я не увидел, а почувствовал челюсти, сомкнувшиеся рядом с моим горлом. Уже не приходилось гадать, какой природы это существо. Огромный сгусток невероятно больной эмоции, чудовищный концентрат скорби облепил меня. В каждой молекуле существа, казалось, сосредоточилась боль по десяти умершим сыновьям. Напоровшись на мои стальные ногти, сгусток прорвался и потек. По мне струились слезы, горючие и обжигающие, как кислота.

нас, гирляндовских воспитанников, разрыв между смертью напарников не превышал трех суток.

Я услышал потусторонние голоса ангелов, которые с тихими матами приняли Бахатова

Я и не знал, как может болеть та часть души, где хранится любовь.

загрустил и даже собирался предложить Тоболевскому устроить турнир между мной и Кащеевым.

Игната оставили, и он жил, лишенный своего сумасшедшего королевства, одинокий Лир.

лагерь бойскаутов, еще пустой, как очищенный желудок.

Все извращалось на круги своя.

Все казались такими сердечными, что я никому не отдал предпочтения и остался сиротой.

Мы неоднократно перечитывали письмо, пытаясь составить по нему образ матери, но получалась клякса, слезливая и расплывчатая. Непонятным из письма оставалось, как она меня потеряла. Объяснение заменял трогательный абзац о выплаканных глазах.