История о пропавшем ребенке

А я пока жива, — мелькнуло у меня, — а чувствую себя так, словно почти не отличаюсь от этого кошмарного безжизненного трупа, лежащего в заброшенном сквере». Так и было. Я с маниакальным упорством следила за собой, но уже не узнавала себя в зеркале; походка потеряла упругость; каждое движение выдавало груз прожитых десятилетий.

высмеивал новую, неизвестно откуда взявшуюся болезнь, сообщения о которой все тогда считали попыткой папы Иоанна-Павла II помешать распространению сексуальной свободы.

Однажды, после очередного замечания в свой адрес, я не выдержала и сказала: «Хватит с меня! Пойдите на рынок, где продают мам, и купите себе новую!» Это была наша обычная с ними игра, благодаря которой мы всегда мирились. Я говорила: «Продайте меня, раз я вам не гожусь, и купите себе новую маму», — а они отвечали: «Нет, мамочка, мы тебя не продадим, мы тебя и такую любим».

Добрые чувства слишком хрупки, и моей любви надолго не хватает. Ни любви к мужчине, ни любви к детям — она рвется, и ничего с этим не поделаешь.

Чем ближе мы подъезжали к Милану, тем отчетливее я понимала, что, избавившись от Лилы, стала подражать Нино. Я не умела быть собой, цельной личностью, обходиться без образцов для подражания. Потеряв его, я лишилась ядра, утратила способность видеть мир за пределами нашего квартала и превратилась в кучу обломков.

В отличие от рассказов реальная жизнь к концу не проясняется, а только темнеет

Чтобы писать, нужно стремиться к чему-то, что тебя переживет

любой дружбе таятся свои ловушки, и, если хочешь ее сохранить, приходится учиться их обходить

Предательство становится предательством, когда в том, кого предали, проснется отвращение

ли это? Точно ли это тот мужчина, которого я любила? Или это незнакомец, которому я приписывала черты, не имевшие к нему никакого отношения?