Портрет художника в юности

— Искусство, — сказал Стивен, — это организация человеком вещей чувственных или интеллигибельных с эстетической целью.

Усердие без разума подобно кораблю без руля.

Содержит ли малейшая частица освященного хлеба тело и кровь Христовы всецело или же только часть тела и часть крови? Если после их освящения вино обратится в уксус, а хлеб причастия зачерствеет и раскрошится, будет ли Иисус Христос по-прежнему присутствовать под их видами, как Бог и как человек?

Я не буду служить тому, во что я больше не верю, пусть это и называется моим домом, моей родиной, моей церковью. И я буду стараться выразить себя в какой-либо форме жизни, форме искусства так свободно и полно, как я только смогу, и защищаться буду лишь тем оружием, которое я позволяю себе использовать: молчанием, изгнанием и хитроумием.

Стало быть, в путь — время уходить.

Да — это не тьма ниспадала с неба. Это свет.
Свет ниспадает с небес.

— Если человек, в ярости ударяя топором по бревну, вырубит изображение коровы, — продолжал Стивен, — будет ли это изображение произведением искусства? Если нет, то почему?

— произнес бодро Макканн.
— Вот и я, — произнес Стивен.
— Как всегда с опозданием. Не могли бы вы совмещать ваши прогрессивные взгляды с некоторым уважением к точности?
— Этот вопрос не стоит в повестке дня, — сказал Стивен.

— Назначение художника — творить прекрасное. Но что есть прекрасное — это уже другой вопрос.
Он медленно, сухо потер руки перед таким затруднением.

Мысль его блуждала в тумане сомнений и недоверия к себе, порой озаряясь вспышками интуиции — но эти вспышки доставляли столь великолепную ясность, что в такие мгновения весь мир под его ногами исчезал, будто испепеленный дотла, — и после этого его язык делался неповоротлив, а взор встречал чужие взоры безответно, словно не видя, ибо он чувствовал, что дух прекрасного окутывал его подобно мантии, и он, хотя бы в мечтаниях, познал благородство.