Выбраковка

Я изучал историю карательных органов. Причем не только наших. Этот момент наступал всегда. Рано или поздно власть говорит, что революционный террор исчерпал себя, и пора жить тихо-мирно. А что делать с террористами? Спросить, зачем они убили столько народу. Потом казнить их, людоедов – и так доказать собственную чистоту. Это просто ротация символов власти, шеф. Закон природы.

– А вам сколько лет?
– Да мне… Семьдесят восемь.
– Ну! Это вы еще молодая. Когда вам будет восемьдесят пять, как мне, вот тогда вы поймете, как это – быть старой.

– Ну ты здоров дрыхнуть! – сказал Валюшок, присаживаясь рядом с широкой кроватью, игравшей роль больничной койки. – Проспал революцию и контрреволюцию. Между прочим, тебя к ордену представили.

– Спокойно. Я здесь командую. Эй, ты, скажи мне что-нибудь! Например, имя, фамилию звание.
– Страшный прапорщик Хуев, отдельный десантно-мародерский батальон! – отрапортовал Гусев.

Надвигается свобода печати, дружище. Да и прочие свободы тоже. Совести, например. Как у тебя с совестью, Леха?

Вы думали, наверное, что раз есть выбраковка, значит, уже не нужно быть гражданами – злые кровожадные дяди все сделают за вас? Уничтожат всех уродов, и начнется Золотой Век? Фигушки! Каждый должен заплатить за покой и безопасность, понимаете, каждый! Мало перестать мусорить на улице, нужно еще и человеческий мусор кидать туда, где ему место.

любят, но на все согласны, – объяснил Гусев. – А я вот не на все согласен.

Бр-р-р… Это называется: любишь расстреливать – люби и могилки копать.

«Именно так – самому копать.

Правозащитники все сумасшедшие, — не согласился Данилов. — Зачем нормальному человеку защищать права, которые и так соблюдаются?

С одной стороны, он весьма уважительно относился к религии как некой философской системе. Но в то же время недолюбливал религиозных людей. Было в них что-то такое, чего Гусев не понимал. Добровольное подчинение загадочной высшей силе казалось ему выбором как минимум странным. У него не укладывалось в голове, почему нельзя соблюдать десять заповедей просто из элементарной порядочности. Без непременного погружения в мир церковных психотехник, когда на тебя постоянно исподволь давят — если не православными мантрами, так самой внутренней архитектурой храмов. Да еще и поесть вволю не дают.