Посмеяться и забыть

— Еще со времен Джойса, — изрек он, — мы начали осознавать, что величайшее испытание в нашей жизни — это отсутствие испытаний. Одиссей завоевывал Трою, прокладывал путь домой, стоя за штурвалом своего корабля, терпел крушение на каждом острове — нет, не тем нынче живы мы с вами! «Одиссея» Гомера теперь заняла место внутри человека. Человек ее интернировал… Острова, моря, соблазняющие нас сирены — все это нынче сжалось, уменьшилось и свелось к голосам, раздающимся только у нас внутри.

Изобретение печати поначалу способствовало пониманию между людьми. В эпоху же графомании писание книг рождает обратный эффект: каждый окружает себя собственной писаниной -- и точно стеной из зеркал обрубает подходы для любых голосов снаружи.

-- Это вы для ваших детей? Семейные хроники?
-- Моим лоботрясам все это до лампочки! -- горько рассмеялся он. -- Не-ет, я хочу сделать из этого книгу. Думаю, многим людям она принесла бы немало хорошего.
Разговор с таксистом вдруг подарил мне новый взгляд на природу писательских мотиваций. Причина, заставляющая нас писать книги, -- как раз в том, что нашим лоботрясам все это ло лампочки. Мы обращаемся к безымянному собеседнику потому, что собственная жена выключает уши, когда с ней говоришь.