Игры Немезиды

Таков закон, потому что мы, в космосе, помогаем друг другу. И если мы перестанем помогать, потому что мы важнее и к нам законы уже не относятся, я берусь доказать, что мы перестанем быть «хорошими парнями».

Что–то между ними переменилось. Не за время ее каникул в аду, а теперь, когда она вернулась из персональной преисподней. Она не сказала бы точно, кем они были друг другу — она и Джим, — только теперь стало по–иному. Потому что она изменилось, но ее перемена его не сломала. Он не станет пытаться сделать ее прежней, придуманной им Наоми.

Все меняется, и возврата к прежнему нет. Но некоторые перемены — к лучшему.

Сколько лет она хранила свои тайны… Зажимала их, как чеку гранаты. Страх, стыд, вина копились незаметно для нее. Все, в чем она ошиблась — а ошибок было много, — набирало силу. Странное чувство, когда все это не гложет тебя изнутри. Своего рода пустота, но пустота мирная.

На Холдена хлынуло нутряное ощущение дома, семьи: восемь родителей сидят за столом со своим единственным сыном, ведут полдюжины разговоров с соседями и через голову соседей. Холден сознавал, что всегда был настроен на такой лад, и все же ощущение, что все хорошо и спокойно, прочно утвердилось внутри. Это выглядело как семья, звучало как семья, вело себя как семья. Даже новая команда, которую он не желал принимать, больше походила на приехавших погостить дальних родственников, чем на чужих людей.

Наоми, опираясь на руку Алекса, направилась к лифту. Она выглядела раненой, истощенной, полуживой. Но она увидела его, она улыбнулась, и сердце у Холдена оборвалось.

Сегодняшняя смерть была совсем другой. Сейчас Наоми встала на пути пули, чтобы та не убила друзей. Родных. Тех, кого она выбрала своей семьей. Людей, которые рисковали за нее жизнью. Она жалела, что Син не познакомится с Джимом. Мог бы понять тогда, как далеко Наоми ушла от девочки, которую он помнил но Церере. Насколько она перестала быть Костяшкой.

Амос закатил глаза. Нe стоило говорить этого по открытой связи. Столько лет, столько катастроф, а мы все волнуемся, как бы не потерять лицо.

Дайте мне знать, если что–то произойдет с «Пеллой» или «Бритвой», — попросил Холден. — И если поступит сообщение с Земли. От Амоса Бартона или от моих родных.

Как будто Амос был ему не родным!

Вспомнились слова матери Тамары: «Обиднее всего то, в чем есть какая–то правда».

По мере того как он узнавал все эти подробности, слабости и уязвимые места, а также сильные стороны и достоинства команды, на душе у него становилось спокойнее. Хорошо, пусть эти мужчины и женщины ему не родные, но они — теперь его люди. Они никогда не станут тем, чем были Наоми, Алекс и Амос, но на ближайшие несколько недель он — их капитан. И этого достаточно.

Пока что этого достаточно.