Современная еврейская история. Том 1

промышленной и коммерческой жизни гораздо быстрее, чем их христианские соседи.

Атмосфера индустриальной эпохи была благоприятна для евреев. На Западе ненависть к евреям в качестве государственной политики давно устарела. Поскольку новый индустриальный порядок был по сути своей секулярным и космополитическим, предприниматель и торговец пользовались большим уважением, чем столетие назад. Именно в результате этих обстоятельств евреи, старейшая урбанизированная нация в мире, свободный, мобильный народ, не связанный церковной традицией или феодальными оковами, ныне оказались в стратегически важном и дающем преимущества положении купцов, экспортеров и импортеров, промышленников.

Важным следствием такого демографического взрыва стало смещение географического центра еврейской жизни. В 1825 г. в Азии и Африке проживало более полумиллиона евреев. В то время как это число выросло незначительно к 1900 г. (720 тыс.), еврейское население одной лишь Европы увеличилось от примерно 2 млн 700 тыс. в 1825 г. до 8 млн 700 тыс. в 1900 г. — и это несмотря на массовую эмиграцию из Европы за океан. Азиатское и марокканское еврейство, столь значимое вплоть до наступления новой эпохи, ныне сократилось в процентном отношении, и уменьшилась его роль в сфере экономики и духовной жизни. Оно стало “ушедшим миром”.

В отличие от большинства мигрантов из сельских в городские области Западной Европы евреи не боялись, что не смогут приспособиться к городской жизни; они знали, что немало собратьев ожидает их в городах. Они знали также, что в городе найдутся раввины и резники; что в гетто Берлина и Вены еще столетия назад основаны синагоги и благотворительные общества. Поэтому покрытые пылью еврейские семьи, показывавшиеся в городских воротах и приветствуемые друзьями и родными, не имели никакой причины бояться урбанизации; их религиозной или культурной традиции ничего не угрожало. Кроме того, они обнаруживали, что еврейские городские жители обладают опытом и связями, необходимыми для того, чтобы облегчить новичкам вступление в водоворот урбанистического рынка. Поэтому евреи приспособились к стремительному бегу

— состоянием, честью, самой жизнью — ради того, чтобы быть принятыми в качестве граждан своих нарождающихся государств. К 1870 г. средний класс в основном взял в свои руки управление делами в Европе, даже в Германии Бисмарка. Теперь большинству этих деловых европейцев было легче распахнуть двери для евреев. Это были соседи, которым можно было доверять.

Факторы, обусловившие еврейскую эмансипацию между 1815 г. и 1870 г., были лишь продолжением принципов, которые со времен Французской революции защищали буржуазия и интеллигенция, отстаивая свои права на власть в государстве. Эти принципы должны были быть неуязвимыми и ни в коем случае не противоречить один другому. Они должны были быть универсальными; короче говоря, философия либерализма должна была быть полностью последовательной для всех, как для христианина, так и для еврея. Не менее важным в борьбе за права евреев было, однако, и стремление развивающегося государства найти для себя новые источники доходов. Теперь, когда несовершенства доиндустриальной эпохи были преодолены, государство стало гораздо более эффективным. Но к середине xix в. его расходы также возросли стократ. Независимо от абстрактных философских принципов представлялось разумным административным шагом развязать руки еврейскому капиталу и деловой инициативе и высвободить их на благо всего общества.

Возможно, еврейская эмансипация середины xix в. была вызвана и еще одним фактором, отсутствовавшим в предыдущую, наполеоновскую эпоху. Евреи больше не были чужаками за стенами гетто, абстрактными существами, которых следовало жалеть и терпеть во имя доктрины гуманизма. Они стали товарищами по оружию, людьми из плоти и крови, на протяжении нескольких десятилетий боровшимися за дело либерализма плечом к плечу со своими христианскими единомышленниками — резкий Риссер, еврейские радикалы 1848 г., яростные Ласкер и Бамбергер, отважные солдаты-евреи австрийской и франко-прусской войн, боев за Рисорджименто, и те, кто проливал кровь на баррикадах Парижской коммуны. Это не были герои из учебников. Это были люди, явно и наглядно рисковавшие всем

дразнить их, как в xviii в.: “Mach Mores, Jude” — “Где твои манеры, еврей?!”

Четырьмя годами позже, после победоносной войны с Фран­цией, Бисмарку удалось сделать прусского монарха императором единой Германской империи. В том же году Конституция Северо-Германского союза была приспособлена к более крупному государственному образованию, а ее подход к гражданским правам был принят теперь во всей империи. Избирательное право распространялось теперь на всех мужчин; рейхстаг был наделен правом вето в законодательных вопросах; равенство перед законом стало правом каждого жителя Германии, дворянина или буржуа, христианина или еврея.

Новое имперское правительство отнюдь не было либеральным; совет наследственных князей (бундесрат) обладал такой же властью, как и выборный рейхстаг. Действительно, одной из трагедий современной европейской истории является тот факт, что Германия была объединена “железом и кровью”, под эгидой самодержавия, а не посредством инициативы либерального среднего класса. Однако стремление к единому, всеобъемлющему германскому государству было столь сильно, что даже германские либералы, объединенные в Национал-либеральную партию, готовы были пойти на компромисс и поступиться чистым конституционализмом в обмен на возможности крупного неограниченного рынка, личную свободу, равноправие и политические права. Ведущие германо-еврейские либералы — Мориц Лацарус, Эдуард Ласкер[28], Людвиг Бамбергер — также были готовы на такой компромисс ради своего народа. Конечно, евреи по-прежнему не могли становиться судьями или министрами короны или даже полными профессорами в университетах; но во всех остальных аспектах Конституция закрепила их права. Они ходили с гордо поднятой головой, как свободные люди. Уличные мальчишки больше не смели

для своего времени. Избирательное право распространялось на все прусское население на условиях имущественного ценза. Рейхстагу были предоставлены гораздо более широкие, чем прежде, права и полномочия. Евреям были дарованы: право голоса, право владеть землей, право заниматься свободными профессиями. Они были лишены только права занимать должности на королевской службе. Это был гигантский шаг в сторону эмансипации. Это был также и колоссальный шаг к процветанию Пруссии, поскольку ограничения на полноценную экономическую деятельность евреев были отныне отменены.

Хотя политические революции 1848 г. в большей части Германии были неудачными, промышленная революция шла полным ходом. В 1850-х и 1860-х гг. в германском мире наблюдался необычайный прогресс; и в одном германском государстве за другим старый режим был вынужден идти на компромисс с динамичным средним классом. По мере того как деловая эффективность становилась лейтмотивом жизни в Германии, абсолютизм и феодальные привилегии повсеместно подвергались фундаментальным изменениям. Именно в качестве интегральной части среднего класса евреи начали добиваться более стабильного положения в Германии — даже преж­де объединения страны при Бисмарке. В Баварии и в тюрингских государствах большинство остававшихся ограничений на экономическую деятельность евреев были отменены.

А в 1866 г. “железный канцлер” Отто фон Бисмарк выдвинул Пруссию на господствующее место в германском мире. Альбрехт фон Роон и Гельмут фон Мольтке[27] переломили хребет австрийской армии в краткой войне, вытеснившей Австрию из германских дел.

В Центральной и Западной Германии во второй половине xix в. прогресс также был быстрым. В 1850 г. прусский король Фридрих-Вильгельм iv решил произвести реформы, хотя бы для того, чтобы переиграть своего ненавистного соперника, династию Габсбургов. С великой неохотой прусский монарх издал Конституцию, умеренную и даже весьма либеральную

Завершение эмансипации: 1848–1871 гг.

Окончательный триумф либерализма в Европе и еврейской эмансипации наступил тихо, практически без драматических эффектов. За два десятилетия, прошедшие после революционных волнений 1848 г., отступление недовольных консерваторов и важные дипломатические победы либеральных лидеров привели к тому, что казалось невозможным: объединенная Италия, объединенная Германия, автономная Венгрия — и умеренные конституционные режимы во всех этих странах.

Революционное восстание повторилось в Венгрии, в стране, где почти 100 тыс. евреев страдали под гнетом реакционного дворянства и еще более реакционной католической церкви. Чтобы обеспечить поддержку венгерского еврейства, Лайош Кошут, вождь венгерского восстания, лично пришел в синагогу в Гроссвардейне, чтобы попросить у евреев прощения за былые преследования и пообещать, что он будет усердно бороться за равенство всех граждан. Евреи поверили Кошуту; около 20 тыс. из них записались в Венгерскую национальную армию. Видные еврейские общественные деятели, раввин Лейб Шваб и его зять Леопольд Лев, провели публичное молитвенное собрание, молясь за победу революции. Однако эгалитаризм Кошута пока не разделялся его сторонниками. Страстные националисты, венгры стремились к однородности так же, как и к свободе; именно потому, что они опасались проблемы меньшинств, они не торопились эмансипировать словенцев, хорватов и евреев, живших в Венгрии