Дождь Забвения

Среди тех, кто изучает гравитацию, давно бытует поговорка: материя заставляет пространство-время прогибаться, а пространство-время не дает материи разбежаться.

К слову, это большая упорядоченность, чем у криков обезьян саймири. Для них тест Ципфа дает лишь минус шесть десятых.

подопытные вспоминали, как музыка звучала раньше, то неизменно жаловались, что после восстановления она тускла, бесчувственна. Возможно, они были правы.

– А возможно, это обычное дело для всех, – заметил Флойд. – У меня-то никто музыку не отнимал, но, черт возьми, когда мне было двадцать, она звучала совсем не так.

– Не знаю. Честно говоря, я далеко не лучший консультант по цветам.
– То есть ты дальтоник? – Несмотря на страх и боль, она рассмеялась.
– Тебе не кажется, что смеяться над такими вещами невежливо?

— Я думала, в спорах рождается истина, — возразила она чуть обиженно.
— Да — до тех пор, пока ты мне не перечишь, — ответила Ожье.

Как всегда, было важно провести черту между дерзким и неразумным пренебрежением правилами и профессиональным пониманием того, что правила допускают некоторую гибкость.

Человеческие языковые структуры — скажем, английские или русские — имеют энтропию Шеннона около восьми-девяти порядков. Опять же утрируя: это значит, что если кто-то сказал девять слов, о десятом можно догадаться с высокой точностью. У дельфиньих криков энтропия Шеннона — третьего-четвертого порядка, а у иррегулярности стены — седьмого-восьмого.

Ведь каждый может оказаться последним. И не заметишь, как в город лукаво прокрадется зима.

— А это значит, у нас получилось. Мы спасли Землю.
— Одну из них, — поправила Ожье.
— На сегодня хватит. Не будем слишком жадными.

Ги де Мопассан презирал Эйфелеву башню. Настолько ее ненавидел, что старался обедать на ней каждый день. Говорил, это единственное место в Париже, откуда башня не портит вида.