О чем я молчала

теперь и светские образованные мужчины насмехались над нами за наш отказ носить хиджаб; мол, зачем выставляем себя дурами? А еще они вовсю пользовались новыми законами и брали в жены молоденьких вторых жен, а также разводились с супругами без их согласия. Да, проблема режима была в том, что пред лицом его многочисленных искушений замолкал голос разума.

Привычка притворяться, что мы соглашаемся с требованиями режима, ослабляла моральные принципы и развивала в нас духовную леность. Знакомые мужчины с презрительной усмешкой спрашивали: «А что вы так всполошились из-за какой-то тряпки?»

Я в шутку начала вести учет всего, за что мы должны быть благодарны Исламской республике: без нее мы бы не радовались дуновению ветерка на волосах и коже и теплу солнечных лучей, произведения Вирджинии Вулф или стихи Форуг Фаррохзад не вызывали бы у нас чувство освобождения, мы бы не понимали, какое это счастье – идти по улице в легком летнем платье и слушать музыку. Больше никогда мы не будем принимать это как должное.

Скорбеть по жертвам режима официально запрещалось, и семья в Исфахане провела для Саида и Фарибы закрытую траурную церемонию. Двое моих дядей и кузен отказались приносить соболезнования, а один позвонил родителям Саида и поздравил их со смертью сына. «Они заслужили смерть, так как были неверными, за что справедливо наказаны; возможно, в загробной жизни их ждет прощение и спасение от преисподней», – сказал он.

Она прочитала «Госпожу Бовари» и половину «Анны Карениной». Заметила, что в конце героини покаялись.
– Не покаялись, – возразила я, – а отчаялись. Сердце Анны было разбито, а Эмма дошла до ручки.

Когда по радио играл победный марш и объявляли о бомбардировке очередного «гнезда иракских шпионов» в Багдаде, мы прекрасно понимали, что эти шпионы – обычные люди, такие же, как мы, и знали, что вскоре начнутся бомбежки Тегерана, а Саддам объявит об уничтожении «гнезда шпионов» и в Тегеране. Я очень сочувствовала обычным иракцам, которых вынудили стать нашими врагами, хотя в реальности мы были братьями по несчастью.

потом, уже после двадцати лет, я вдруг влюбилась в Вуди Аллена. Однокурсники смотрели на меня с потрясением и даже жалостью

Как заметила моя наблюдательная тетя Мина, она встречала женщин, притворявшихся, что любят мужей, хотя на самом деле это было не так, но никогда ей не доводилось встречать таких уникумов, как Незхат, – женщин, которые бы очень любили мужей, но всеми силами настаивали, что им нет до них дела.

Я до сих пор слышу раздающиеся в нашей гостиной голоса. «Разве можно верить шаху, когда тот говорит, что хочет дать женщинам право голоса? А у мужчин в нашей стране есть право голоса? Сколько свободных выборов было проведено в этой стране за последние десять лет?»

Я всегда чувствовала себя немного виноватой, и если была счастлива, мне становилось немного тревожно.