Берлин, Александерплац

Ему нагляднейшим образом растолковали, кто повинен во всех его бедах: он сам, кто же еще?

В воздухе чем-то пахнет, сильно пахнет: не то гипнозом, не то психозом, не то еще чем-то. Словом, пахнет чем-то в воздухе

воздухе чем-то пахнет, сильно пахнет: не то гипнозом, не то психозом, не то еще чем-то. Словом, пахнет чем-то в воздухе, сильно пахнет, хоть нос затыкай!

Бывает, лошадь поскользнется на мокром асфальте, поднимут ее пинками в брюхо, и она с отчаяния пускается во весь опор и скачет как бешеная. Так вот и Франц.

теперь на нем желтый макинтош; те там по-прежнему роются в земле, а он — на свободе. Он стоял прислонясь спиной к красной стене, пропускал трамвай за трамваем — и не уходил.

Одиннадцатая заповедь гласит: не будь дураком.

Вот, к примеру, ты лежишь на кушетке, стало быть ты и есть лежалый товар, а я на тебя покупатель.

Франц закряхтел, и от души отлегло. Первое время в одиночке он всегда так кряхтел и радовался, что слышит свой голос, — значит, жив еще, значит, не все еще кончено. Так кряхтели многие в камерах, кто — в начале заключения, кто — потом, когда тоска одолевала. Кряхтели, и это утешало их, как-никак человеческий голос.

главное в человеке — глаза и ноги! Видеть людей и подходить к ним — это уметь надо.

все идет своим чередом, и чиновник делает, что положено. Вот и иду, только не хочется, боже ты мой, не могу я, мочи нет