Карантин в Сололаки

Любовь раскалывается, распадается, скатывается между ладонями черными шариками, отписывается, бьется на пиксели.

Неуловимое лицо теряет свет и неуловимость и возвращается в тот день, когда не нравилось и было обыкновенным.

Распадается на уши, носы, носогубные складки, глупые слезные железы, кусочки глазного мясца, козелки и противокозелки.

Его голос становится светским и отстраненным, без теплоты и нежности для тебя.

На самоизоляции мы уже так давно не виделись, что слово «возлюбленный» осыпается как фреска, как старая вывеска, бледнеет, и я даже не знаю, имею ли я право так говорить, может быть, кто-то открыл там новый магазин и переименовал его в разлюбленный.

Приказ по армии чувств.
Тот, кто осмеливается любить двоих и быть счастливым, будет изолирован от двоих и сделается несчастным с холодной трещиной в мертвом сердце.

Пацаны плачут, но редко.

Если вам кто-то скажет, что пацаны/мужики/терминаторы-2 не плачут, — ебните ему чем-нибудь по носу, чтоб он тут же проверил это на себе.

Я делаю глупости — думаю, как все будет с ним потом, дальше.

Это глупо — ведь никакого потом нет.

Оптимисты думают, что потом все станет само.

Но потом это сейчас.

Предписывается сидеть без будущего, с черным настоящим.

Ты говоришь ему, как когда-то говорил отцу: лучше бы ты меня бил. Так было бы очевидней.

Почему этого счастья было так мало.
Три объятия, два прикосновения, один не поцелуй.
Жалкая арифметика не случившегося.
И пакостный разлюбительный труд.

Выжигай тоску в сердце. Укусы собак заливают йодом. Сердечные раны заливают делом.

Мужчин можно обнимать
Гладить
Целовать
Ходить с ними в обнимку и за руку
Прощать в прощеное
И давать пять когда классно
К мужчине можно приникнуть
И дать им приникнуть на сильном себе когда он подростковнулся