Хроника гнусных времен

Чашки нужно погреть. Только дикари наливают кофе в холодную глину. Кофе должен быть огненным, он должен возбуждать чувства и радовать сердце

Растворимый кофе – это эрзац. Одна видимость. Все, что не нужно готовить, – это не настоящее. Только то, во что вкладываешь душу, к чему притрагиваешься, о чем думаешь с удовольствием, – достойно!

По шее перекатывалась витая золотая цепочка такой ширины, что, будь она еще чуть-чуть шире, на ней можно было бы повеситься. На цепочке имелось распятие, тоже весьма увесистое.

возила на “Ракете” в Кронштадт, заставила стоять под аркой Лицея, чтобы “нюхнуть лицейского воздуха”, наизусть читала “Медного всадника” и тыкала носом в отметины на стене Петропавловской крепости, чтобы они сами убедились, куда доходила вода во время великих наводнений.

В Москве спать было некогда, он сразу поехал на работу, весь день прилежно взбадривал себя кофе и к вечеру напоминал сам себе переполненный кофейник с вытаращенными глазами посреди полированного бока.

заключалось в курении марихуаны, пении странных песен, вплетении в лунные волосы разноцветных шерстяных ниток, старательном – с высунутым от усердия языком – вырезании на джинсах удивительных фигур, полосочек, звездочек и кружочков, нанизывании бус и в бурном шестнадцатилетнем сексе на тощих матрасах, наваленных прямо на полу жутких коммунальных квартир.
Потом за Луной явился папа в сопровождении милиции, и Кириллу Костромину тогда чуть было не пришел конец.
Как это он выбрался из всего этого?

Самое странное, что нынешний «Рэдиссон», в котором Кирилл останавливался, привычно не замечая его богатого благолепия, как раз заменил собой тот самый знаменитый «Сайгон», как нынешний Кирилл Костромин заменил того, кто резал джинсы, заплетал косы и потел на древней вате бугристых матрасов.

Тогда их представление о переустройстве мира заключалось