Диана Сеттерфилд

Среди прочих я нашла не только «Джен Эйр», «Грозовой перевал» и «Женщину в белом», но и «Замок Отранто», «Тайну леди Одли» и «Невесту призрака»[6]. Дрожь волнения охватила меня при виде уникального издания «Джекила и Хайда»[7],

Жизнь – это компост.

Но теперь эти причины уже утратили силу.

-настоящему меня раздражают не правдолюбцы, а правда как таковая. Почему иные с ней так носятся? Разве кто-нибудь находил в ней поддержку и утешение, какие дарует нам вымысел?

замызганное до черноты полотенце на краю раковины; гора грязной посуды; давным-давно не мытое окно, сквозь толстый слой пыли на котором невозможно отличить день от ночи.

Каким бы скучным ни был прочитанный мною отрывок, он никогда не оставляет меня равнодушной, — ведь кто-то ныне покойный в свое время считал эти слова достойными того, чтобы сохранить их для потомков.

Я ухаживала за книгами, как иные ухаживают за могилами своих близких. Я очищала их от пыли, подклеивала поврежденные листы. И каждый день я открывала какой-нибудь том и прочитывала несколько строк или страниц, позволяя голосам забытых покойников прозвучать у меня в голове. Чувствовали ли они, эти мертвые писатели, что кто-то читает их книги? Появлялся ли тоненький лучик света в окружающем их потустороннем мраке? Ощущала ли бессмертная душа соприкосновение с разумом читающего? Надеюсь, что да. Ведь это, наверное, так одиноко — быть мертвым

Что она думает о наших попытках убедить самих себя в том, что это и есть жизнь и что мы по-настоящему живы?

решения, принятые глухой ночью, обычно теряют силу при свете дня.

Чутье подсказывало мне, что финал драмы близок, и я трусливо воспользовалась приближением Рождества, чтобы сбежать и не быть свидетельницей развязки