Ирина Ратушинская

В твоей России больше нету строк —
Но есть язык свинцовых многоточий.

Оставляя плоть,
В восьмидесятые (Господь,
Храни!) —
почти что невесом —
Иди!
Уже не страшный сон:
Иди!
Как колется трава…
Иди!
Закопанного рва
Не зацепи босой ступней:
А ну как встанет?
Простыней —
Накроет?
Что там — впереди?
Не спрашивай!
Живой — иди!

Дежурный ШИЗО от скуки звонил дежурному по больнице и рассказывал о своих подвигах. Он развлекался тем, что ловил крысу, отрубал ей самый кончик хвоста и поджигал обрубок. Немного погодя — отрубал еще кусочек — и снова поджигал. И так, пока хвост не кончался. Потом он обезумевшую крысу отпускал, напутствуя примерно так же, как принято у них провожать выходящих на свободу зэков:

— Иди, и больше не попадайся!

Потому ее и не хотели долго держать в больничке: подлечили слегка — и обратно в зону. Я встретила там женщин, которые ее помнили:
— Умная была баба! Как она у вас, жива?
Стоит ли обижаться за их лексикон — они пани Ядвигу полюбили и искренне за нее беспокоились.

Рассказывают про швейку: самое страшное там — тяжелый пошив. Это значит, телогрейки, ватные штаны и солдатские шинели. Из сукна летит ворс, вата летает клочьями, и всем этим дышишь. Кроме того, ткань обычно «с пропиткой» — от этой химии на руках появляются язвы — чем дальше, тем больше. Идешь с этими язвами к врачу, а она тебе: «Это от гомосекса» (от лесбийской любви, значит)

Окно в машине приоткрыто, и запахи, запахи… Неположенные, вольные. Вот — прелой травой. Вот чуть ли не грибами или просто влажной землей.

и слова под следствием, ни просьбы тюремщикам, заявление о незаконности суда и отказ участвовать в нем.

На вас когда-нибудь так смотрели, дорогие товарищи судьи? А на вас, прапорщица-шмоналка6? А на вас, начальник тюрьмы Петруня? То-то же, бедолаги. Где уж вам понять, почему на этап — с улыбкой.

татуировка: «солнце садится за горы».

Они зэки, и я тоже.