Александр Ливергант

Свободы духа, которой, несмотря на отмену цензуры, на долгожданную возможность печатать «1984» Оруэлла и «Собачье сердце» Булгакова, «Последнюю ленту Краппа» Беккета, «Заводной апельсин» Бёрджесса и «Зияющие высоты» Зиновьева, нам до сих пор так не хватает.

даже увлекающийся спиритизмом сэр Артур Конан Дойл. Подержав в руке перчатку пропавшей писательницы и передав ее своему медиуму, Конан Дойл заявляет корреспонденту «Morning Post»: «Она не мертва, как думают многие. Она жива. Не далее как в среду она даст о себе знать».

дорогой,
вот тебе и хваленый Восточный экспресс! Ну и путешествие! Из Стамбула выехали в сильную грозу. Ночью ехали еле-еле, а в три утра и вовсе остановились. Думали – граница. Встала и обнаружила, что находимся мы невесть где, проводники бегают по вагону и кричат: “Пути затопило!”. “C’est une inondation, Madame, mais nous ne savons rien – mais rien!”[20]
Завтрак в вагоне-ресторане. Бурное выяснение возникшей ситуации. Все пассажиры настроены по-боевому. Пожилая американка, у которой 16 декабря отходит из Шербура пароход “Аквитания”. Смешной, маленький англичанин из Смирны; суетлив и очень интересуется археологией. 85-летний старик с очень забавной женой семидесяти лет с уродливым, но запоминающимся лицом. Думала, они греки, но оказалось – турки, да еще чуть ли не самые богатые в Стамбуле. И еще какой-то молодящийся тип – спешит на конференцию в Будапешт. За одним столиком с турками сидели венгерский министр с женой, оживленно обсуждали по-французски какой-то дипломатический скандал. И две датчанки-миссионерки – и та, и другая ели мало, а говорили и того меньше <…>
Холодно было безумно, зуб на зуб не попадал. Мы сидели, напялив на себя всё, что было с собой, проводник принес мне грелку и порадовал: “Прошлый раз, мадам, мы простояли здесь, именно в этом месте, три недели”. Пассажирам это надоело, рассказал он, и в конце концов они вернулись в Стамбул. Железнодорожные пути размыло в трех местах, в двух – на греческой территории, в одном – на турецкой, кому чинить – непонятно. “C’est un sale pays. Ces gens la ne feront rien”[21].
Миссис Хилтон, американка, кипела от негодования: “Почему они ничего не делают?! В Штатах давно бы уже пригнали автомобили, да что там автомобили – аэропланы!” <…>
В середине ночи вслед за нами к станции подъехал следующий Восточный экспресс, и к нам присоединилось еще пять пассажиров: крупный, жовиальный итальянец, маленький плешивый немец, болгарка, тощий, жуткого вида субъект из Чикаго, по происхождению турок, в оранжевом костюме, с золотой цепью на шее и в ярко-синем атласном галстуке, расписанном конскими копытами. Он тоже торопился на “Аквитанию” и всё время мне подмигивал!!!
После завтрака (уже в Италии) мы решили дать телеграммы, и это несмотря на то, что мрачного вида проводник нас предупредил: “Не дойдут”. <…>
Во второй половине дня нас всех перевели в один вагон, а остальные вагоны отогнали обратно в Стамбул. Старый турок опоздал на конференцию, и его жена хотела вернуться обратно, но старик – он был немного не в себе – не желал сдаваться: “Плевать мне на наводнение! Я выехал в Будапешт, и я туда доберусь!” Достал упаковку сухарей и угостил меня. “Mais mangez donc, Madame![22] Кто знает, когда вы теперь сможете поесть” <…>
В нашем новом вагоне не было ничего. Есть нечего, воды в умывальниках нет, питьевая вода отсутствует. Американка хватилась своего билета в спальный вагон, перспектива проговорить всю ночь с болтливой болгаркой ее никак не устраивала, и она залилась слезами: “Дочь меня успокаивала, всё, говори