Гарет Лин Пауэлл

Мир изменился, на нас надвигался апокалипсис. Можно было сломаться под нанесенным мне ударом, свернуться в комок и ждать смерти — или придумать, как ударить в ответ. Большую часть жизни на первом месте для меня стояло собственное счастье и выживание, а теперь пора было разогнуть спину и вспомнить, что я принадлежу к человечеству. Пора было сделать что-нибудь полезное, хотя бы отомстить за погибшую команду. Иногда взросление — это не только ответственность за собственные поступки, но и за друзей, за семью, за весь свой род.

Я хотел, чтобы Джонни Шульц отныне стал другим человеком. Но в то же время я горько досадовал на необходимость перемен. Всего несколько дней назад я вел с жизнью увлекательную и вольную игру. А быть взрос­лым — такая обуза, столько разных и страшных обуз. Но если «Злая Собака» сумела переменить шкуру и най­ти новую цель жизни, значит и я смогу.

В смысле, неужели это так трудно?

Я проследила, как новоявленный «Кающийся грешник» уходит в темноту — выхлоп дюз пылал запертой в клетку новой звездой. Неужели мы с ним — и вправду все, что осталось от Дома Возврата? Я стиснула челюсти. Почему-то первое, о чем подумалось: я не попаду на общую встречу Дома, где раз в пять лет собирались тысяча кораблей и экипажей, делились рассказами, познаниями и генетическим материалом. Девять месяцев спустя рождалось немало детей, но оно и к лучшему. Вливание свежей крови никому еще не вредило.

Глаза Грешника полыхнули огнем. Пальцы согнулись, словно он собрался когтить девочку. На миг сам воздух между ними раскалился. Однако Грешник со вздохом понурил плечи.

— Может быть, ты и права.

— Наверняка права, дорогуша. Тебе не помешало бы чуть более философское отношение к жизни. — Люси развела детские ладошки. — Все мы люди, в том или ином виде и форме. Ты слишком много думаешь о железе, а в счет-то идут программы.